Как свободна музыка в своей чистоте, несмотря на всю связанность свою правилами логики. Как свободен чистый человек, несмотря на всю связанность свою правилами совести. Ибо в бесконечно многих сферах реальности, в бесконечно-конечном множестве вещей, во все новых и новых символах является в мир сама необходимость, а на всякий сделанный выбор, сколь он ни кажется обязательным, найдется бесчисленное множество столь же обязательных: такова бесконечная свобода композиции, оперирующей элементами бесконечно строгих правил, такова бесконечная реальность земного в бесконечности внеземных сфер. Таково всё счастливо удавшееся и приносящее счастье в этом мире…»
Двое людей и собака спустились со стеклянных вершин и черных хребтов к морю, посреди которого неподвижно горбилась глыба острова — обломок горной цепи. Вершина горы была седа от снега, изножье — от белой пены позднего цветения, будто море, прихлынув, там ее оставило. И виделось это всё через хрустальную тишину воздуха и незыблемое зеркало воды очень четко, как бывает только ранним утром в хорошем, покойном сне.
На песке стоял челнок: они столкнули его в воду, погрузились и поплыли. Женщина сидела на корме, слегка раздвинув локти под темным плащом: из-за капюшона, надвинутого на смутно белеющее лицо, напоминала она анх, или crux ansata — египетский крест, сливший в себе символы обеих главных ветвей человечества. Мужчина, в таком же плаще, греб круглым веслом; собака смирно лежала посередине, боясь колыхнуть лодку.
— Весь этот остров, как говорят, вышел из воды таким, как он есть сейчас, — сказала женщина, — разумеется, без строений. Возможно, оставались там следы допотопных руин, которые ушли на дно вместе с разломленными горами, чтобы позже вновь подняться, — их ведь не распознаешь. Но черемуха так же обильно цвела на острове, как на дне морском — и как цветет сейчас, — невзирая на законы сухой земной природы. Прочие растения ему пришлось отыскивать позже, когда они выросли, и отбирать наилучшие.
Прибрежный монастырь был почти заброшен или казался таковым: мощные укрепления из желтоватого, теплого на взгляд камня обветшали, цепи аркад, что вели от них к середине острова, были оплетены виноградом, и виноград жаждал сбора — но его оставили напитываться солнцем и вялиться прямо на лозе. Там, где струны аркад сходились, высилась церковь — плечистая, восьмигранная, слегка расширенная книзу, под ребристым куполом, напоминающим шлем. Казалось, что она, как и подступившие к ней мосты, была вырублена некогда из камня, что складывал остров от века, из самого тела горы, и проросла в естественный фундамент выпуклыми корнями своих контрфорсов.
— Вот здесь он и живет, — сказала Мария-Хуана. — Давным-давно, как говорит легенда, в плетеной из лотосовых стеблей ладье приплыл он сюда и высадился на остров. Был он тогда еще совсем ребенок, гол, беззащитен и не умел говорить — а, может быть, знал один лишь язык своего юга. Звери приняли его; но среди них не было такого, кто бы мог сказать ему, женщина он или мужчина, — звериное чутье определяет это лишь во взрослых — поэтому он с самого начала не сознавал своего пола: однако был так необыкновенно хорош собой, что в него влюбились, как говорят здесь, и солнце, и луна. Позже, когда сюда приплыли люди, он уже не ходил нагим — из себя самого извлек он умение прясть и ткать волокна трав и очески шерсти, хотя одежда получилась очень неуклюжая, будто скроенная из циновки; и поэтому недоумение и неопределенность по его поводу все длились. Люди эти искали не продолжения той жизни, что была у них на континенте, а совсем иного, поэтому создали две монашеские обители: мужскую и женскую. Он ходил и к тем, и к другим попеременно, учился всему, чему его могли научить, и не было на острове и окрест мужчины или женщины, отрока, отроковицы или ребенка яснее и праведнее него.
— Это и в самом деле чистейшая легенда, — усомнился Лев. — Так за все время не подсмотреть за этим созданием…
Занят он был все это время поисками бухты — берег в большинстве мест обрывался в воду очень круто, почти отвесно. Наконец, он отыскал узкую полоску пляжа, от которой к стене поднималась узкая выемка пешей дороги. Троица выгрузилась и перетащила шлюпку подальше от воды.
— Ну, пускай легенда. Чем это плохо? В сказке бывает куда больше правды, чем в дословном изложении. Две вещи я знаю точно: черемуха здесь такая, какой не найдешь больше нигде в округе, и не укореняется нигде, кроме острова, а отшельник до сих пор служит настоятелем в обеих обителях: каждой дарит неделю, чтобы никому не было досадно, а дни, что остаются до круглого года, оба монастыря празднуют вместе.