Сидим с Матвеевым…
А под столом бутылка.
Матвеев чешет шею у затылка,
В глазах вопрос… В углу стоит мешок,
А в нем директор фабрики Нечаев,
На части расчлененный… Не скучаем
В котельной мы… Матвеев - корешок,
Приятель давний, он меня устроил
В котельную… И вдруг заходят трое
С директором в мешке - вот это да!..
"Сожгите, - говорят, - чтоб без следа".
Что ж, сжечь, так сжечь, об этом разве речь?
О жизни и о смерти речь, сиречь
О том, чего и сколько в мире стоит?
"Бутылка, - нас спросили, - вас устроит?"
Таков тариф в России: всё - бутылка.
Хоть жизнь, хоть смерть... Но из мешка в опилках
Нечаева частями доставая,
Матвеев торг затеял: "Нет, такая
Цена неадекватна. Здесь четыре
Неравных части. Вот кабы равны
Они все были… "
Мне весьма странны
Его сужденья показались в мире
Неравенства, но был неумолим
И тверд Матвеев. В результате с ним
Те трое обошлись неадекватно,
Хоть били, правда, крайне аккуратно,
Чтоб сохранилась в нем дееспособность.
А, впрочем, это мелкая подробность,
Мазок на вечном фоне бытия,
Которое Матвеев, как и я,
Осмысливал в фабричной кочегарке.
Он оказался все-таки в приварке,
Поскольку удалился зуб больной.
"Как быть нам?.." - рассуждал он сам с собой,
А я никак не мог понять затеи:
Убили, но зачем же расчленять?
"Ты слишком молод, - отвечал Матвеев, -
Чтобы такие вещи понимать.
Поймешь, когда умрёшь, и станешь старше".
"Матвеев. - я спросил. - Ты что сказал?.."
Гудело в топке. И прекрасен, страшен,
Матвеев встал. Огонь в глазах сверкал,
Когда открыл он дверцу топки настежь:
"Смотри, - вскричал, - отверстье каково!
Как целиком ты всунул бы его?
Вот и разъяли на четыре части!"
"Как просто!" - удивился я. Дымил
Махрой Матвеев в топку. Не дебил.
Учитель. Гуру. Человек со страстью.
С огнём в глазах.
"А член где?" - я спросил,
Поскольку эту часть не находил
На грубо расчлененной нижней части.
Матвеев, докурив, вздохнул: "Несчастье
Случиться может даже с мертвецом".
"Конец приличней, если он с концом", -
Заметил я, не понимая все же,
Зачем все части быть должны равны?
Матвеев отвечал, что я, похоже,
Не понимаю сущности страны,
В которой обитаю, и людей,
Всесущих в ней, принесших это тело,
Еще недавно полное идей,
Неравно расчлененных. "Наше дело, -
Сказал я, - кочегарское: спалить
То, что имеем…" - "Это мы умеем, -
С глубокой грустью отвечал Матвеев. -
Но тело нужно точно поделить
На абсолютно равные куски".
"Мы что с тобой, Матвеев, мясники? -
Спросил я грубо. - Или кочегары?"
"Вот только нету подходящей тары, -
Оглядывал Матвеев по углам
Всю кочегарку, мне не отвечая
Никак на грубость. - Грязь везде какая! -
Он восклицал. - Так почему же нам
Не стыдно? А?.. Ответь мне!.." Я на это
Не находил разумного ответа.
Ну, грязь и грязь.
"В России родилась
Сначала грязь, потом все остальное, -
Вспылил Матвеев. В голосе стальное
Прорезалось. Казалось: вот сейчас
Поднимет он над кочегаркой знамя
Борьбы! Но нет, не поднял. "Ведь за нами
История. Империя, цари", -
Он забубнил, по всей котельной шаря,
Найдя в одном углу воздушный шарик,
В другом - портрет недавнего вождя.
Вот также и во всей стране: гвоздя,
Шурупа, гайки днём с огнем не сыщешь,
Лишь пыль идей!..
Вдруг свист раздался. "Свищешь? -
Спросил Матвеев. - Деньги просвистишь".
"Да это из мешка", - сказал я. "Ишь,
-Матвеев взял мешок. Пустой, казалось. -
Не всё достали. Кое-что осталось".
И вытряхнул Матвеев на пол член.
"Во времена великих перемен!.. " -
Член заорал, не поднимаясь, лёжа.
Матвеев удивился: "Ну и рожа."
"Не оскорблять! - пытался член привстать,
Вниз головой болтаясь. - Вашу мать!
Я плоть от плоти русского народа!
Почетный член директора завода!
Я член ЦК! Член ВЦСПС!.."
Матвеев сплюнул: "Ишь, куда залез".
"Молчать! Моя фамилия Нечаев!" -
Ярился член, взбухая. "Я не чаю
В Нечаеве души, - глумился всласть
Над ним Матвеев. - Но, как понимаю,
Ты мелкая нечаевская часть".
"Не тыкать мне!" - член заорал, вставая,
В задумчивость Матвеева вводя.
"Пусть даже он с повадками вождя, -