Мюллер был рад услышать дайнагона, предложившего встретиться. Вечер действительно был свободен. Приятелей в тех краях у него не было. К времяпровождению за столиком бара он был не слишком охоч, тем более в отсутствие компании, а от прогулок по темным, грязным, и далеко небезопасным улицам он уже устал в первые два дня командировки. Так, что если бы не звонок Макото, ему пришлось бы коротать вечер в гостиничном номере наедине с бутылкой дешевого бренди, которую он предусмотрительно захватил, собираясь в это захолустье.
В назначенное время Мюллер явился в маленький особнячок восточноевропейского консульства, находящийся в одном из пригородов. Конечно, консульская служба в этом богом забытом месте была фактически не нужна, так как в радиусе сотен километров японцев практически не было. Но именно здесь, на востоке Европы решались судьбы мира, и японское правительство, желая держать и свою руку на пульсе истории, пошло на затраты и содержало этот маленький островок своего присутствия.
В вестибюле Мюллер был встречен молодым человекам. Тот мгновенно связался с патроном, сообщив ему о прибытии гостя. Пока Макото спускался, майор задал вопрос, интересовавший его последние месяцы, который никто из его знакомых не мог разъяснить:
– Что такое дайнагон? – спросил он секретаря, – Это чин или звание? Чему он соответствует в вермахте?
Японец улыбнулся: – Я не могу подобрать полного совпадения. Это совокупность родового титула, придворного и дипломатического чина. Но ближе всего его достоинство соответствует вашему оберстгруппенфюреру, или генерал-полковнику, – ответил он почтительно, – конечно, приставкой «Фон».
Мюллер был обескуражен. Он знал, что Макото обладает заметным статусом в должностной иерархии, но подобного уровня не ожидал, и был польщен тем, что такой человек уделяет ему внимание и даже снизошел до приятельских отношений.
Уже через несколько минут в крохотный вестибюль спустился сам дайнагон, а ним – миниатюрная девушка.
– Атсуко, – представил ее Макото.
Одетая в строгий деловой костюм, с гладкой прической, с узлом на затылке, строгих очках, с официальной японской улыбкой на лице, изображавшей точно выверенную долю радушия, девушка смотрелась странно. Бросалось в глаза несоответствие между ее миниатюрностью и степенью строгого официоза, сосредоточенного в ее фигуре. Она едва доходила до плеча Макото, и была на редкость тщедушна. Однако Мюллер, в присутствии крохотного Макото, отнес это ощущение на счет общей субтильности японской фигуры. На безукоризненном немецком, тщательно интонируя фразы, она приветствовала гостя и приняла его шинель. Как объяснил Макото, она была родственницей единственной штатной сотрудницы консульства, исполнявшей обязанности делопроизводителя и секретарши, которая отсутствовала, будучи вызванной в Берлинское посольство. Девушка заменяла ее сегодня.
Во время визита, Мюллер в очередной раз был поражен различием интонаций, с которыми Ватанабэ изъяснялся на родном и немецком языках. Если на немецком, он говорил с мягкими вкрадчивыми интонациями, в которых угадывались, едва различимые заговорческие нотки, подтверждавшиеся доброжелательным, улыбчивым выражением лица, но когда тот переходил на японский, он словно превращался в другого человека. Речь его становилась отрывистой, гневливой, он словно вылаивал слова в лицо собеседнику, глаза выпучивались, на шее вздувались пульсирующие жилы. Казалось, еще немного и его хватит удар.
Однако удара не случилось. Ненадолго оставив майора в компании секретаря, Макото удалился, чтобы сделать последние распоряжения.
Особняк состоял из двух частей. Первая предназначалась для официальных приемов и была оформлена по-европейски. В глубине двора, среди цветущих вишен, находился небольшой Чайный домик, исполненный в традиционном японском стиле. Поскольку прием носил приватный, приятельский характер, Макото принимал майора там, желая показать колорит японской культуры.
Через 10 минут Мюллер был препровожден в Чайный домик. Разувшись, он протиснулся в небольшой раздвижной проем в стене игрушечного строения, и с трудом, с болью стареющих суставов опустился на пол, где ему указал радушный хозяин. Сидеть с согнутыми крест-накрест ногами было неудобно. Майор сразу же почувствовал тяжесть в спине и пояснице. Ворочаясь в непривычной позе, он с любопытством рассматривал окружающее пространство.