Кристина, в те времена, когда еще была директором, имея статус начальницы, не снисходила до ответов по существу, отделываясь плоскими шутками. Правда иногда ее стеб оказывался столь точен, что при всей своей пиитической одаренности Вика не смогла бы так ясно сформулировать мысли, рождавшиеся между ее ног.
Так, на вопрос Литератора – что для женщины является признаком идеального секса, она ответила одним словом – небезвозмездность. В качестве же количественного критерия такого перепихона она со смехом назвала – «полноту финансового потрошения» партнера. «Любовь», которой, по ее словам, женщина гордилась бы всю оставшуюся жизнь – та, которая позволит сделать это быстро и радикально. Чтобы свое дальнейшее существование ее бывший мог продолжить лишь с абсолютно чистого листа. Жаль, что такое случается редко. На худой конец, можно заниматься этим долго, как можно дольше, желательно пожизненно. Тоже приемлемо, хотя и не столь феерично и незабываемо.
Но это в идеале. Реальная жизнь – пошлая штука, и в ней приходится довольствоваться малым… Мужик измельчал и яйцами, и кошельком, уже не говоря о прочих достоинствах. Все остальное, применительно к женской сексуальности, по ее мнению, – частности, которые хотя и бывают приятны, но непостоянны, зависят от настроения, личных предпочтений, и возникают, скорее, как «трепет ожидания», в отсутствии настоящих поклевок, чем в качестве реальных знаков женского эротизма.
Вика оказалась наиболее подходящим кандидатом в консультанты Литератору. К тому же, обладая артистической натурой, умела облечь свои ощущения в слова и образы, приличные и даже романтические, к чему ни Кристина, ни Алла были абсолютно не способны. «Дамы» на эти темы, изъяснялись почти одним матом, с цинизмом, коробившим мужчин, надолго отбивая у Литератора желание заниматься женским отделением борделя. Мозг женщины – худшее из того, чем наделила ее природа. Слава богу – кто-то выдумал миф о «женской загадке», и большинству из них хватает ума его придерживаться.
Такое же впечатление женское отделение могло оказать и на клиентов-мужиков (которые туда, конечно, заглянут). В результате, те скорее отдадут предпочтение бездушным силиконовым куклам, чем бабам вообще и их заведению в частности.
Однако постепенно, далеко не сразу, Вика сумела доказать – ее творчество имеет право на существование, не противореча ни эстетическим стандартам, ни коммерческим интересам предприятия.
Заручившись клятвенным обещанием парней никогда не посещать придуманные ей аттракционы, Вика пробовала себя не только в качестве сопровождающего оформителя, но и в создании самого контента. Правда, на то, что молодые люди на самом деле станут выполнять взятые обязательства, не очень рассчитывала, понимая, что козлы (слава богу) козлами и останутся, и станут совать свои носы во все щели, которые их не касаются.
Впрочем, она не имела ввиду ничего плохого. В целом, тепло относясь к мужской части бордельной общественности, она понимала – изредка их козлиной бороде и мокрым, холодным, непослушным носам там было самое место.
Вика предпочитала делать контент не в литературной, а в живописной форме, наподобие комиксов, которые, впрочем, еще легче, чем литературные изыски Климентия, трансформировались в игровую реальность. Это позволило открыть в борделе, хотя и небольшое, отделение для дам.
Произошло это не сразу. Первые пробы пера оказались робки и неумелы. Вика вообще была девушкой несколько старомодной. В ее воспитании главную скрипку играла бабушка, воплотившая в ней представления своего поколения о том, какой должна быть порядочная девушка. Она таскала ее в художественную и музыкальную школу, в балетную студию местного драмтеатра, а потом на бальные танцы во дворец культуры.
Вероятно, ее сексуальность развивалась под влиянием этих странных занятий и оказалась прочно спаяна с ними. Первый позыв такого рода она ощутила во втором классе, когда после бессонной ночи, в балетной пачке, в составе трех «маленьких лебедей» впервые вышла на публику, состоявшую из мальчишек ее класса.
Их глаза и комментарии, которых она не слышала за звуками музыки, но явственно ощутила по вдруг заалевшим ушам, ухмылкам и вихрастым головам, склонившимся друг к другу, подействовали на нее как удар тока. Она почти наверняка знала, что шепчут их губы.
Ее сердце затрепыхалось, на секунду ослабли колени. Ей стало дурно. Именно тогда она поняла смысл этого слова, которое частенько употребляла ее бабушка. Но это ощущение тот час же исчезло, стоило ей увидеть завистливый огонек, блеснувший в глазах подружек, тоже мгновенно оценивших и голые, по самую талию, ноги и скабрезный шепот мальчишек, лицезревших ее тощие прелести.