Теперь Климентий увидел ее здесь. Он сразу же узнал ее, хотя видел всего пару раз в жизни. Метра полтора-два в высоту, она была похожа на слегка отесанный гранитный «палец», которые изредка попадались в округе, и как рассказывали сведущие люди, были притащены древним ледником с далеких северных гор. «Палец» был отесан лишь слегка. Фигура была только намечена. Она как бы выглядывала из природного камня сквозь патину столетий, сгладивших рукотворный рельеф; простоватое лицо, то ли улыбалось, то ли, наоборот, скалилось на неведомого врага. Едва обозначенные опущенные вдоль тела руки, плоские окружности грудей; вертикальная канавка, намечала короткие ноги. Треугольник по верху ног и округлый живот, обозначали ее женское естество.
Несмотря на примитивность изображения, и еще плававшее в токсическом мареве паралитической отравы сознание, Климентий узнал ее. Это была Мокушка, странная подружка далекой юности. Сквозь камень она улыбалась ему, как давнему знакомому, строила глазки, насмешливо дула губки, водила плечами, словно пытаясь освободиться то тяжести гранита и помахать ему ладошкой. Клим обрадовался ей, как будто более близкой подруги у него никогда и не было. Он заулыбался, попытался встать, подойти, коснуться ее тела, которое сразу же ощутил как живое. Но ноги пока плохо его держали.
В кабинет вошел хозяин. Он был невысок ростом и худ так, что щеки его ввалились, натянув кожу на скулах, и не по-русски франтоват. Несмотря на то, что он вышел в домашнем халате, казалось – одет он в бархатный камзол, расшитую кружевом рубашку, а на боку его висит шпага с витой рукоятью…
Он не носил бороду, хотя и не был брит. Недельная щетина, в которой причудливо чередовались иссиня черные и совершенно седые волосинки, густо покрывала его лицо.
Держался он элегантно. Несколько минут он в упор рассматривал Клима, уделив ему столько внимания, словно девке из борделя, за которую нужно платить сотню-другую зеленых. Во взгляде присутствовала тщательно дозированная ирония. Он явно изображал некое божество, снизошедшее к малым сим, попутно стараясь поразить их своей простотой и доступностью.
– Приветствую вас, Климентий Михалыч, – наконец произнес он таким тоном, словно находился на светском рауте. Он говорил с легким акцентом, происхождение которого Клим сразу не распознал.
– Я думаю, вы уже поняли причину ваших неприятностей и предмет нашего разговора.
Испанец (так про себя окрестил Клим собеседника) взял в руки распятие и уселся в кресло, стоявшее за столиком. Старую бронзу он осторожно поставил на его матовую поверхность.
Однако, движение оказалось неловким. В последний момент распятие выскользнуло из пальцев и со звонким, как бы стеклянным звуком, опрокинулось на столешницу. Испанец криво поморщился, сразу утратив лоск и обличие небожителя.
Несмотря на волнение и еще не прошедшее головокружение Клим понял – стол, за которым они сидели, был не прост. Его изготовили лет триста назад, из панциря морской черепахи. Он стоил бешеных денег и был очень дорог собеседнику.
– Попал, – мрачно подумал Михалыч, отдавая отчет в том, что человек, сидевший напротив, оказался и серьезным, и скаредным. Самое хреновое сочетание. По опыту Климентий знал это как никто другой.
Испанец сделал знак помощнику за спиной Михалыча. Тот быстро, хотя и без суеты открыл передвижной бар в виде старого глобуса, достал и, привычно откупорив бутылку, разлил густую, темно-янтарную жидкость в две маленькие конические рюмки. В воздухе запахло ванилью и сухофруктами.
– Черный кубинский ром, – пояснил Испанец, указав на бутылку.
– Тот самый… Тот самый, который вы рекомендуете употреблять перед тем, как идти к женщинам! Там… в болотах Миссисипи.
Испанец, поднял рюмку. Жестом он пригласил Михалыча последовать его примеру.
Литератор уже успокоился. Хотя манеры собеседника его ничуть не обманули (нравы любителей раритетного старья ему хорошо были знакомы), трусом он не был, а предложенный напиток, судя по бутылке, относился к высшей категории. Блеснувшие глаза испанца призвали Климентия правильно оценить и сделанные им затраты, и проявленное гостеприимство.
– Как видите, я ваш поклонник! Кстати вы можете звать меня Салазаром. Как вы, наверно, заметили, по рождению я испанец.
Михалыч, если честно, никогда не пробовал рома, ни черного, никакого другого. Взяв рюмку, он отхлебнул. Показалось, что рот наполнился самым дурным, к тому же сильно горчившим самогоном, в который по недоразумению уронили пригоршню карамелек. Вкус оказался неожидан и не слишком приятен. Такое пойло в местных деревнях готовили на свадьбы. Для того, чтобы напоить все село, как и положено, до потери сознания при минимальных расходах, в самогон добавляли слегка подсушенный куриный помет с проросшей на нем зеленой плесенью, а чтобы отбить запах дерьма, клали немножко меда и ломтики алое, росшего на подоконниках. Дешево и сердито.