Салазар замолчал.
Климентий слушал внимательно. Что-то было не так. Так много пустой болтовни. Не для того же, чтобы слушать этот бред, его сюда притащили.
Чем больше говорил испанец, тем явственней ощущалось – он и сам чего-то боится. Он словно выдавливал слова, застревавшие в горле, и в то же время, был не в силах остановиться. Слова копились и выпирали, порожденные возбуждением и страхом. Об этом кричали и слегка расширенные зрачки его карих глаз, и мелкая жилка, нервно бившаяся на лбу, и едва приметная прерывистость дыхания. И то, что Салазар старался не смотреть на револьвер, лежавший на столе.
Климентий, наоборот, вполуха слушая бредни испанца, старался получше рассмотреть его и даже попытался взять в руки, однако остановился, встретив нервозный жест охранника.
Со времен в юности он знал – несмотря на то, что Воблеи – добротное оружие, в Россию они попадали лишь в качестве частных приобретений и почему-то почти всегда оказывались заюзанными до последней степени, так что замок рамы обычно люфтил, запорный механизм был разболтан и не держал газы. При выстреле такие револьверы опасны не столько для противника, сколько для глаз хозяина. Стрелять из них – безумие.
К тому же Клим знал – из десятка столетних патронов к Веблею стреляли один – два, а половина выстреливших, даже с близкого расстояния, не могли пробить нетолстую доску.
Несмотря на то, что револьвер выглядел грозно, он мог считаться оружием только в глазах застарелых мазохистов.
Это было разводилово.
Странное и опасное разводилово. Климентию показалось, что его заставляют взять в руки злобную, ядовитую змею и внимательно следят за тем, укусит ли она его, и как он сам поведет себя в этой ситуации.
Глядя на пугач, лежащий на столе, он ни на секунду не забывал о том, что алкаш Валера, который продал ему это чертово распятие, был застрелен из самого современного Глока, способного садить короткими очередями. Сегодня люди, владевшие этим Глоком, и без раздумий пускавшие его в дело, стояли у него за спиной.
Однако, в отличие от него, Салазар, судя по неподдельно серьезным взглядам, которые периодически бросал на этот прадедушкин агрегат, относился к нему с почтением и даже опаской, не отдавая отчета ни в его свойствах, ни роли в сегодняшнем представлении.
– Так так, – подумал Климентий, – похоже, в этом цирке я не последний болванчик. Есть и другие.
Переведя взгляд на охранника он, как ему показалось, уловил в его глазах едва заметное ехидство. Тот сразу же погасил его, поняв, однако, что Климентий заметил и начал просекать ситуацию. Он скривился, словно извиняясь за допущенный промах, в тоже время, отдавая Климентию респект за проницательность.
Это была маленькая победа. По опыту Клим знал – зачастую от таких мелочей зависит жизнь, когда два малознакомых, но опасных партнера впервые устанавливают взаимный статус, определяющий принципы их дальнейших отношений.
– Не гони пургу, идальго! – суровая школа, пройденная в младые годы, давала плоды. Поддавшись импульсу, Михалыч уверенно взял распятие в руки.
– Платереско, эрререско. Пираты недоделанные.
Тон Клима стал насмешливым. Почти не глядя, он нащупал тайную кнопку. Щелкнула пружина, освободив бархатистый мешочек. Игральные кости глухо цокнули по столу, покатились и остановились, открыв две шестерки. Он небрежно отбросил распятие на сидение неподалеку стоявшего дивана. Никто из присутствующих не обратил на это ни малейшего внимания.
Однако оба помощника Салазара, до того стоявшие за спиной Клима, внезапно ожили, подскочили к столу и низко склонились над ним, рассматривая кости.
– Два кота, – произнес один из них.
– Подтверждаю, – глухо отозвался второй.
Лицо испанца побелело. С минуту не моргая, он не мог отвести взгляда от игральных костей, в мгновение ока возникших из небытия. Теперь они со всей ужасной очевидностью лежали перед ним с шестерками на верхних гранях. Казалось он не в силах был поверить в их измену. Десятилетиями они заменяли ему товарищей, жену и детей, и ни разу не подводили.
К тому же изменение диспозиции произошло так быстро, что он не успел перестроиться. Всего несколько секунд назад он был здесь хозяином, богатым влиятельным человеком с двумя телохранителями под боком. Сейчас, с каждым мгновением, он терял ощущение значимости и даже собственной материальности, словно превращаясь в некое бестелесное существо, не имевшее право ни на жизнь, ни на место в этом мире. Его же охрана теперь была для него опасна.