Советские люди узнали об аварии из вечернего выпуска теленовостей лишь 28 апреля. Из скупого сообщения трудно было сделать какие-либо выводы и осознать масштаб произошедшего. (Помню это по себе — в тот день я услышал в программе «Время» информацию об аварии на Чернобыльской АЭС, но не придал особого значения, хотя некоторая напряженность между строк ощущалась. А ведь наша семья проживала именно в том районе, где произошло выпадение радиоактивных осадков, и спустя несколько лет я даже получал какие-то выплаты как пострадавший.)
Но на Западе началась настоящая информационная истерия, печатались сенсационные сообщения о тысячах погибших. Чтобы отвечать на мировое давление о подлинных масштабах случившегося, Горбачев принял решение радикально изменить информационную политику. Отныне новости стали открываться сообщениями из чернобыльской зоны. С головотяпства проектировщиков и эксплуатантов реактора попытались сместить акцент на подвиг ликвидаторов, но общее впечатление все равно оставалось смазанным — именно в СССР с ядерной техникой произошла катастрофа с тяжелейшими последствиями.
Однако сам факт, что проблема не замалчивалась, выгодно отличал новейшую политику в области СМИ от того, что происходило прежде, когда о подобных происшествиях вообще было не принято информировать население. Стоит заметить, что ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС от Министерства обороны руководил Валентин Иванович Варенников, будущий узник Матросской Тишины по делу ГКЧП.
Так, к 1987 году появилась гласность — новое увлечение Горбачева. Но она была ему нужна не только как средство превращения техногенной катастрофы в триумф воли советского человека, спасающего природу и общество от радиоактивного загрязнения, но и для более важной для него цели — шельмования партаппарата, который к тому времени он стал считать своим главным противником, тормозящим его начинания. Вторым инструментом для этого стали состязательные выборы («демократизация»). В конце января 1987 года состоялся январский пленум ЦК КПСС, на котором Горбачев выступил с докладом «О перестройке и кадровой политике партии», в нем он и наметил вышеуказанные изменения в политике. В некотором роде кадровую политику генсека можно считать аналогом 1937 года или культурной революции в Китае — избиение кадров внизу руководителями сверху при помощи низов. Как Иосиф Виссарионович Сталин или Мао Цзэдун считали, что аппарат недостоин вождей, так и Горбачев полагал, что именно низовое и среднее звено партии мешают ему добиваться результатов.
«Результаты» не замедлили сказаться. И «прорвало» там, где Горбачев менее всего мог ожидать, — в национальном вопросе. К 1985 году СССР был вполне авторитарным государством (кому нравится, может называть его «тоталитарным», суть не в терминах-обзывалках, мало чего объясняющих), в котором все уровни власти, сверху донизу обязаны были проводить (и проводили) волю Кремля. Национально-территориальное устройство в форме пятнадцати советских республик являлось чистой фикцией. Скорее, местные центральные комитеты партии служили удобной, исторически устоявшейся формой управления. Для пропаганды было нужно представлять историческую Россию в форме «федерации». Страна же была сугубо унитарной, без малейших поползновений к какой-либо своеобразности окраин, если не брать в расчет искусство и образование, «национальные по форме и социалистические по содержанию».
На бытовом уровне вполне могли соседствовать национализм какой угодно формы (большого народа — «великодержавный», по словам Ленина, малого — наполненный всевозможными фобиями и мифами, направленный против кого-то, или самодостаточный — основанный на бахвальстве) и гордость за принадлежность к сверхдержаве.
Официальный курс власти мало изменился за 70 советских лет. Россия так и оставалась разрубленной на 15 частей во главе с РСФСР — как бы этническим ядром русского народа. У РСФСР не имелось ни своей компартии, ни Академии наук, ни собственного МВД, например. Этим подчеркивался ее статус полуметрополии, первой среди равных, но что ощущалось скорее как неполноправность и эксплуатация в пользу национальных окраин, которым дается и позволяется больше.
Большинство республик — как союзных, так и автономных — не имели под собой никакой исторической традиции. Более того, иные нации были созданы большевиками вместе с республиками — случай среднеазиатских Узбекистана и Таджикистана, например, равно как и Молдавии. Но даже такие республики с четкой этнической основой, как Казахстан или Киргизия, были выделены из РСФСР лишь в 1936-м, а Татария или Башкирия не выделялись на том основании, что они со всех сторон окружены Россией. То есть процесс деления страны шел не снизу, под напором национальных чувств, что как-то еще могло оправдать построение СССР, а сверху — в угоду передовым теориям. Доходило до абсурда: крошечные по численности ненцы имели аж три автономии — Ненецкий, Ямало-Ненецкий и Таймырский (Долгано-Ненецкий) автономные округа. У бурят также помимо собственно Бурятской АССР было еще два округа — Агинский и Усть-Ордынский.