Но помимо национальных проблем постепенно вводимая свобода политической деятельности привела к еще одному неприятному для Горбачева последствию — расколу внутри номенклатуры. И инициатором этого раскола стал его выдвиженец на пост первого секретаря Московского городского комитета (МГК) КПСС — Борис Николаевич Ельцин.
Он родился в 1931-м, в один год с Горбачевым. Но в отличие от него вырос в промышленном городе на Северном Урале — Березниках, ныне Пермской, а тогда — Молотовской области. В 1949-м приехал в Свердловск учиться в Уральском политехническом институте им. С. М. Кирова на строителя. По окончании института 13 лет отработал по специальности, дойдя до должности директора домостроительного комбината. С 1968 года — на партийной работе — завотделом обкома, секретарь и с 1976-го — первый секретарь Свердловского областного комитета КПСС, одного из важнейших и крупнейших в стране. Как видим, карьера Ельцина отличалась от горбачевской тем, что в аппарат он попал сравнительно поздно. Горбачев обогнал его, но в целом они принадлежали к одному поколению брежневских первых секретарей.
В апреле 1985 года волевого и решительного Ельцина — с подачи Лигачева и, разумеется, при согласии Горбачева — перевели в Москву заведующим отделом строительства ЦК КПСС, а вскоре сделали и секретарем ЦК. В декабре 1985-го наступил важнейший этап биографии Ельцина — он становится первым секретарем МГК КПСС, после XXVII съезда избирается кандидатом в члены политбюро.
На посту главы столичного горкома он выполняет задачу Горбачева — чистит Москву от гришинских кадров, усердствуя по части разгона потенциально нелояльных. Уже с первых шагов он привлекает внимание прессы и общественности, выступая непривычно откровенно. Распечатки стенограмм его выступлений начинают ходить по стране. Он приобретает имидж наиболее яркого из перестройщиков. Однако, как и у Горбачева в масштабах страны, у Ельцина ничего не получается в плане улучшения положения дел в Москве. Кроме того, он вступает в конфликт с Егором Лигачевым, не желая слушаться де-факто второго секретаря ЦК.
Ельцин обладал звериным чутьем власти и изменения политической конъюнктуры. Типичный первый секретарь эпохи «застоя», причем из числа наиболее грубых и самодуристых, мгновенно преобразил свой образ, почувствовав, что сейчас будет востребован другой типаж. Он, впрочем, оставался таким же властным и непререкаемым, но на публике играл иную роль — искреннего борца за перемены, противника льгот и привилегий, которыми беззастенчиво пользовался всю предыдущую жизнь, да и сейчас не собирался от них отказываться. Ельцин пару раз проехал в троллейбусе, записался в районную поликлинику, чтобы больше ни там, ни здесь не показываться. Но народу, не знавшему, что такое популизм, такие действия казались чудом.
Ельцин также понял, что в нынешних условиях может сыграть вопреки прежним правилам, учинить публичный скандал, выйти на открытую ссору с Горбачевым — он потеряет нечто в настоящем, но уже в скором будущем сможет с лихвой отыграть, так как времена меняются, политика становится все более публичной, и все важнее оказывается поддержка общества, а не аппарата. Иными словами, Ельцин первым осознал, что перестройка — это всерьез и надолго, и первым начал играть по ее правилам.
На октябрьском пленуме ЦК 1987 года Борис Ельцин выступил с критикой руководства партии и подал в отставку с поста первого секретаря Московского горкома, таким образом ловко сняв с себя ответственность за все провалы в столице. Ельцина в итоге убрали с должности, но оставили в высших рядах номенклатуры, предоставив пост первого заместителя председателя Госстроя СССР — в ранге министра. Времена наступили вегетарианские. С поста в Госстрое Борис Николаевич — при помощи своих помощников, таких как Михаил Никифорович Полторанин, ставший, когда Ельцин возглавлял столичную парторганизацию, главным редактором «Московской правды» — провел успешную кампанию по избранию себя делегатом на XIX конференцию КПСС в 1988 году (формат, возвращенный Горбачевым из небытия, с 1941 года партконференций не проводилось), где выступил уже боевито с требованием о своей «реабилитации» (после октябрьского пленума он в тактических целях каялся) и в глазах общественного мнения предстал олицетворением альтернативы нерешительному Горбачеву, который все более ассоциировался с консерваторами. На Арбате, ставшем уголком свободы слова, продавались значки «Егор, ты не прав!» и «Борис, ты прав!» — отголоски споров на партконференции.