Однако после знаменательной новогодней ночи прошло сорок девять суток, считая по старому календарю, а на горизонте не видно было ни английского, ни какого-либо другого корабля. Та часть моря, где возвышался островок, теперь опустела, хотя раньше слыла одним из самых оживленных мест на земном шаре. Но солдаты и офицеры нисколько не тревожились, не удивлялись и не высказывали ни малейшего признака уныния. Они несли обычную службу и регулярно сменялись в карауле. Так же регулярно производили смотр гарнизону бригадир и майор. Все чувствовали себя превосходно и благодаря новому режиму питания толстели не по дням, а по часам; правда, офицеры принимали меры против ожирения, но лишь потому, что звание обязывало их сохранять стройность талии, дабы не уронить честь мундира.
Итак, англичане недурно проводили время на своем островке. Оба офицера сходились решительно во всем — характерами, вкусами, — и между ними царило полное единодушие. Да и вообще англичанин нигде не скучает, кроме как в собственной стране, и то, вероятно, потому, что там этого требует cant, иначе говоря — манера держаться.
Все они, разумеется, скорбели о погибших товарищах, но с чисто британской сдержанностью. Оставшиеся в живых при помощи простого вычитания установили следующее: поскольку, во-первых, до катастрофы в гарнизоне было тысяча восемьсот девяносто пять солдат и офицеров и поскольку, во-вторых, после катастрофы осталось только тринадцать, то, следовательно, на перекличку не явилось тысяча восемьсот восемьдесят два человека, что и было занесено в рапорт.
Выше мы упоминали о том, что на островке, который сохранился от затонувшего огромного массива высотой в две тысячи четыреста метров, теперь жили тринадцать англичан и что он был единственным клочком суши, уцелевшим в этой местности. Но мы не совсем точно выразились. В двадцати километрах к югу из воды выступал второй, почти такой же островок. Он был вершиной затонувшего массива, высившегося прежде напротив владений англичан и тоже превратившегося после катастрофы в почти непригодный для жизни утес.
Был ли тот второй островок необитаем? Или он служил приютом для людей, спасшихся от катастрофы? Оба офицера часто задумывались над этим вопросом и, должно быть, основательно обсудили его за шахматной партией. Очевидно, загадка острова так их занимала, что они сочли необходимым разрешить ее и однажды, воспользовавшись тихой погодой, пересекли вдвоем на лодке пролив между островками и вернулись к себе только через тридцать шесть часов.
Быть может, при осмотре соседнего утеса они руководились чувством человеколюбия? А может статься, интересами совершенно иного свойства? Как бы то ни было, но о результатах разведки они не сказали никому ни слова, даже капралу Пиму. Был ли островок обитаем? Этого капрал Пим так и не узнал. Во всяком случае, офицеры вдвоем уехали, вдвоем они и вернулись. И все же, несмотря на их замкнутость, капралу Пиму показалось, что они чем-то очень довольны. Майор Олифент составил объемистый доклад, который бригадир Мэрфи подписал, после чего пакет запечатали и скрепили печатью тридцать третьего полка для того, чтобы незамедлительно переслать с первым же кораблем, если таковой появится.
Надпись на конверте гласила:
«Адмиралу Фэйрфаксу, первому лорду Адмиралтейства, Соединенное королевство».
Но на горизонте не показывался ни один корабль, и до 18 февраля связь между островом и метрополией все еще не была установлена.
Встав ото сна, бригадир Мэрфи обратился к майору Олифенту со следующими словами:
— Сегодня праздник для каждого, в ком бьется подлинно английское сердце.
— Большой праздник, — подтвердил майор.
— Полагаю, что никакие чрезвычайные обстоятельства не должны помешать двум офицерам и десяти солдатам Соединенного королевства отпраздновать юбилей королевского дома.
— И я так полагаю, — ответил майор Олифент.
— Если ее величество до сих пор не соизволили установить с нами связь, то лишь потому, что ее величество не сочли это уместным.
— Именно так, сэр.
— Не угодно ли бокал портвейна, майор?
— С удовольствием, сэр.
И, словно созданное для англичан, вино полилось рекой в разверстые уста британцев, именуемые на лондонском жаргоне «ловушкой для картофеля»; однако уста эти с тем же основанием можно было назвать «устьем портвейна», подобно тому, как говорят, например, — «устье Роны».
— А теперь, — произнес бригадир, — пора произвести торжественный салют согласно уставу.
— Согласно уставу, — повторил майор.