— Я и есть юрист.
— Извини, забыла.
«Не верю!» — но, конечно, про себя.
— Так что по мальчикам? Скажи «да» или «нет».
— Нет, Велихов.
— Феминистка, закоренелая холостячка? — ухмыляюсь и почти зеркально повторяю ее вращения. Только на своем, конечно, стуле. — Мужененавистница?
Твою мать! А на хрена последнее сказал? Сейчас зацепится за определение и продемонстрирует дежурный эквилибр в этом направлении.
— Я очень мудрая женщина, Велихов. Здраво рассуждающая! — вверх отставляет указательный палец, словно истину вещает. — Не упоротая, но разумная. Держу пари, такие тебе не встречались. Ты по слащавым цыпочкам ходок. Любишь куколок и безмозглых куриц…
Ей бы с этим словом аккуратнее обращаться. «Пари», «слабо», «а ты попробуй» или «спорим» следует вычеркнуть из нашего словаря со Смирновой. Я ведь могу ненароком спор принять.
Определенно странный тон и загадочная тема нашей, казалось бы, простой и типа дружеской беседы. Если бы не знал, кто сейчас тут передо мной вращается и лихо чешет языком, то мог бы подумать, что вернулся к бывшей, которая меня словами понукает начать сначала, поскольку она любезно мне в кои-то веки энный шанс на «заново» дала.
— Ты обожглась на личном фронте, Тоник? Получила ранение в область сердца? Был глупый юноша с фасолинами между ног, который бросил эту дикую штучку? Помню-помню, как устраивали двойные свидания и совместные вечера. Как его там по имени? Последний, кажется, был… — подкатываю глаза, припоминая достойного этого экземпляра мужественного героя. — Влад? Я вспомнил или угадал?
— Сменим тему! — резко останавливается, тормозя себя двумя руками, вцепившись пальцами в край стола.
— Согласен, Тузик! — замираю точно так же, напротив нее. — Я слушаю тебя!
Мягко, аккуратно и вызывающе неторопливо Смирнова укладывает руки на гладкую поверхность прилавка, а затем уткнувшись острым подбородком в самое плотное и удобное место в ручной подушке где-то в районе соприкосновения двух кистей, устраивается, по-видимому, с небольшим удобством, прямо передо мной.
— Мне очень жаль, что твоя женщина ушла. Напомни, пожалуйста, как ее имя. Петь…
— Назад-назад, Антония. Слыхала про непересекаемые линии. Сейчас ты дергаешь одну из «этих». Поэтому — «стоп, земля», об этом говорить не будем.
А с ней — вообще! И никогда!
— Прими мои соболезнования, — двигая губами, добавляет жалостливое «пожалуйста» как будто шепотом или про себя.
— Принимаю! — грубо отрезаю.
Переживаю ли я за то, что остался типа «сиротой», когда жены лишился? Определенно — да. Вернее, я перестрадал и перешел на новый уровень, но это совершенно не означает, что об этом можно спокойно разговаривать, тем более с Антонией. К тому же Эля довольно странно успела «наградить» собой…
— Какие здесь местные новости, Тузик? В целом, да и в частности, конечно, — растягиваю рот в улыбке.
— Куры выполняют план по бракам и деторождению. Дашка вышла замуж за безрукого Ярослава, родила ему мальчишку и удочерила какую-то взрослую девчонку, — перехватив, мой удивленный взгляд, уточняет тут же. — Не спрашивай ни о чем, Велихов. Там, как в детском садике — гам, крик, ор и сплошная босота. Юла, кстати, недалеко от рыбки ушла. Она, прикинь, от Свята родила, но с огромной оговоркой — замуж цыпочка, увы, не вышла. Моя курочка — красавица, но не умница. Дала и не спросила сдачи. Он то ли бросил, то ли изменил, то ли навсегда исчез… Короче!
— Что это значит?
— Если бы я знала. В настоящий момент моя Юленька одна, тренирует выдержку и держит осаду, которую ей Котик Красов организовывает. Я уверена, что он ее получит в качестве своего утешительного приза и в благодарность за проявленное терпение и потраченные деньги. Уж больно систа несамостоятельна и ни к чему не приспособлена…
Чересчур надменное и очень субъективное мнение иногда жестокой к близким людям Нии! Рад, что младшая Смирнова себе не изменяет, когда людей смешивает с каким-нибудь дерьмом, возможно, эксклюзивным или крайне дорогим, но все же довольно ходовым товаром, когда дело касается кого-то «обласкать», «понежить» или на ручках «покачать». Даже родственная составляющая эту шавку от злословия не избавляет. Стерва она и есть стерва, хоть с улыбкой, хоть с бешеным оскалом или с посмертной маской на своем лице. Она, что ли, ненавидит свою старшую сестру? Уж больно рьяно поливает Юлю почти отборным, но своим собственным, неподражаемым матом. И ждет, по всей видимости, что я ее в этом поддержу?