Мантуров шалит, резвится, играет и прощупывает полностью отсутствующую броню? Терзать противника согласно правилам разрешено везде, где он сам такое позволяет, случайно открываясь или тупо подставляясь, что я с успехом демонстрирую сейчас: шея — если повезет, конечно; плечи, локти, кисти — открытая, но чересчур «подвижная» возможность; затем, наверное, полный корпус — грудь, живот, старательно прикрытый пах, раздувшиеся от мышечного напряжения бедра, суетящиеся колени, мелькающие икры и скользящие стопы по резиновому покрытию соревновательного пола. Полный человеческий фарш и приоритет «ультра» всюду на двигающейся пока живой, до нанесения уколов, человеческой фигуре, кроме головы, а точнее — ее открытого затылка, незащищенного шлемом и, естественно, забралом. Такие правила, а мой соперник уважает свод законов и строго, но со слюнявым пиететом, чтит фехтовальный кодекс, написанный на иностранном языке. Его бы в сборную пристроить и выкинуть из папиной конторы. Зачем ему вообще юриспруденция, если Мантуров прекрасно шпагой бьет и физически размазывает очередного слабака на дорожке, визжащей от наших шаркающих или скользящих как будто танцевальных па? Он мощно атакует и сильно напирает, нахально провоцирует, заставляя ошибаться и сдавать с трудом отыгранные позиции, а я, ущербный и болезный, вынужден пассивно обороняться вместо того, чтобы активно контратаковать.
Шпага… Очень благородное, старинное, красивое, а для меня сейчас — своенравное и странным образом потяжелевшее оружие. Всего каких-то семьсот граммов с небольшим довеском, но я совсем не чувствую руку вместе с ней: то ли до чертиков устал, то ли действительно ослаб от расписанного почти посекундного лечения того, что тупо запустил, когда на все забил, терпел, затем боялся и старался вычеркнуть из своего сознания факт полового нездоровья, каким по ошибке и сексуальной неосторожности награжден был, а на финал — носился по миру, уклоняясь от ответственности, которой по всем законам жанра все-таки не удастся избежать. Болезнь оказалась не смертельной, но крайне ощутимой:
«Воздержание, ребята, слишком тяжело нести. Тем более таким, как я, которые не привыкли к тому, чтобы в чем-то клевом ограничивать себя. Я молод, а значит, в этом деле чересчур активен, а в своем либидо, держащим нос по ветру сексуального раздора, определенно постоянен, а в сексе с женщиной и совместной вечерне-утренней постели стабилен… Но… Определенно был! А здесь — увы…».
— Твою мать! — подпрыгиваю, рывком сдираю с головы и скидываю на пол свой шлем.
— Чего ты? — запыхавшись, но определенно радостно и даже с нескрываемым задором в своем голосе спрашивает меня очевидно ведущая по очкам противоположная сторона.
— Ничего! — рычу. Откинув сброшенную защиту ногой куда-то в угол и повернувшись к Мантурову спиной, чешу на свою половину, на определенном расстоянии удаленную от центра дорожки для фехтования.
— Петь?
— Отвали, — шиплю.
Мне требуется просто время, но непродолжительное и довольно быстрое — минут пять или шесть, возможно, полных десять. Я хотел бы отдохнуть, сделать живительный глоток воды, размять шею, сосредоточиться на том, что делаю именно сейчас, и только после этого продолжить выяснение с ним отношений на колющих приспособлениях эпохи французских мушкетеров или каких-нибудь испанских кабальерос.
— Плохо себя чувствуешь? — спрашивает, прикасаясь своей разгоряченной — я чувствую повышенную температуру противника даже через ткань фехтовальной куртки — ладонью к моему плечу.
— Егор! — угрожаю голосом и вздрагиваю всем сильно наэлектризованным грядущим поражением телом.
— В чем дело? — он резко разворачивает меня, грубо обездвиживает, обхватив двумя руками за плечи. — Заканчивай вилять. Говори уже!
— Я типа недоспал, — кривляюсь и на ходу придумываю очень детские отмазки. — Потом недожрал — проволынил завтрак, потому что проспал и на без конца трезвонящий будильник тупо наплевал, а на обед курил, тянул одну за другой сигаретки и слишком громко шмыгал носом, утирая накатившую слезу, зло завидуя своему лучшему другу, который носился по, и без того, сильно взбудораженному офису с визжащим криком:
«Я, бля, выиграл дело, а, сука, Велихов с приставкой младший, что на нашем сленге означает „пока еще не лучший, скорее захудалый и, похоже, что неперспективный или поддельный, подобный и ненастоящий“, тупо слил защиту и руки вверх поднял. Хочешь? Хочешь, Петенька, чтобы я пузико тебе рапирой почесал?».