И главное — никто этого не заметит. Ни близкие, ни друзья не узнают о её смерти, хотя и будут удивляться резкой перемене.
Вдруг чётко представилось лицо Алексея. Пройдёт пара дней, и он снова вляпается в передрягу. Будет ли японка его спасать? Не будет. Зачем?
И как же мама? Кто вытащит её из приступа, если что? Или убережёт от очередных «сантехников»?
— Да, пусть я Инь, пусть не боец, — бросила Инга во мрак. Говорить уже не получалось, но мысли здесь звучали как слова. — Только я не должна уходить. Те, кого я люблю, без меня погибнут. А ты — ты любишь кого-нибудь, Тосико?
— Мой учитель, Мотобу-сенсэй, — дрогнувшим голосом ответила убийца.
— Его давно нет! Как и твоих родителей. Ещё кто?
— Сэйкити-кун, — прошептала та, отпустив жертву и уставившись в стену. — Он на восемь лет старше, но у нас…
— Давай погуглим, где он сейчас, — предложила Инга, вставая.
Пальцы её тела, сидевшего в парке, забегали по экрану телефона.
— Ой, извини, — сочувственно вздохнула она, — умер пятнадцать лет назад, глубоким старцем.
Хлёсткий удар в живот снова повалил хозяйку на пол. Тосико закричала:
— Это ничего не значит! Я одолею в сегодняшнем бою. И начну жить по-новой!
«Какого чёрта?! — разозлилась Инга. — Всё здесь не взаправду, просто моё воображение. А с воображением у меня порядок!»
— Мы не на татами! — решила она.
Да, вокруг них — аудитория Московского Медицинского, и хмурый профессор Полиневич, пришпилив взглядом соискательницу, спрашивал:
— Так какое, говорите, практическое применение вашей работы?
Тосико огляделась — бить здесь было некого. Дамы из учёного совета поверх очков смотрели на неё, молодую зазнайку. Которая даже не могла выговорить тему своей докторской.
— Извините, но вы совсем не разбираетесь в предмете, — откинулся в кресле профессор. — Поработайте лет пять, наберитесь опыта. Тогда и думайте о защите.
«Вот, получила? — фыркнула Инга. — Теперь поиграем в мой театр». И, не давая противнику опомниться, снова сменила декорации.
Каратэка стояла посреди лаборатории, ей нужно было срочно выделить действенный препарат. Вокруг громоздились спектрофотометры, термостаты, автоматические мешалки под вытяжкой, ряды мензурок.
Из архива знаний Инги японка могла выудить название каждого вещества в этих колбах, методики работы, опыт прошлых манипуляций.
Однако нового оказалось слишком много для неё. Информация накрывала с головой, словно цунами.
Тосико пошатнулась, колба с соляной кислотой разбилась, заклубился ядовитый пар.
Непреклонная хозяйка уже рисовала вокруг больницу, блекло-голубой коридор, пятерых встревоженных медсестёр, плотно окруживших её — юного врача.
— Назначенный вами антибиотик привезут хорошо если завтра, чем заменить?
— Инга Валерьевна, главный вызывает.
— Восьмая палата, подойдите, там абсцесс!
— Вы час назад обещали дать указания по лечению, больному хуже! Кого в дежурные стали брать, безобразие!
— Отчёт не берут, новая форма, данные по статистике не сходятся, вы проверяли?
За медсёстрами ковыляли больные в испачканных пижамах, они утирали ладонями кровь и гной, и тянули эти ладони к её белому халату…
— Нет! — закричала Тосико, стукнувшись спиной о шкаф с мензурками. — Инга-сан, послушай — забери обратно своё тело! Мне не пройти твой Путь. А мой — мой кончился.
Японка сжалась, закрывая лицо локтями, и Инга рванулась на свободу.
Вокруг снова был парк, шелестели длинными иголками пицундские сосны. Стволы их были облицованы непривычно крупными пластинками коры, и шишки раза в четыре крупнее, чем у среднерусских. За кустами роз сердилась бойкая речушка, через неё опрокинулся симпатичный деревянный мостик.
Инга опять закрыла глаза и нашла дальний угол сознания. Там, за перевёрнутой кроватью, сгорбилась фигурка в белом кимоно. Тосико подняла голову и поглядела грустно. Губы её были плотно сжаты, как у первоклассника, который проиграл в салки девчонкам из детского сада.
— Ты права, это твоя жизнь, твоя любовь, твоя стезя, — вздохнула японка. — Но за проведённый здесь год я увидела столько интересного, столько поразительного. Отличный год! Не хотелось бы его терять. Ты вернёшь меня обратно, Инга-сан?
— Постараюсь, — ободрила её Инга и потёрла серёжку-лисичку. — Ещё бы понять, как тут в Древо ходят.
Внутри перевёрнутого разума
Уборка внутренней «комнаты» отняла около часа. Книги заняли законные места. Фарфоровый пастушок с собакой, отколотая раковина, тренерский свисток и мамин портрет разместились на резном комоде. Кровать застелена без единой морщинки.
За съёмными досками пола оказался подвал с глубинными воспоминаниями. Инга погладила первый анатомический атлас, который ей подарили в четыре года, бережно положила обратно. Отдёрнула руку от чего-то исходящего дымом, с потёками теста — а, это когда она первый раз попыталась приготовить блины и испортила тефлоновую сковороду. Ей запретили подходить к плите… Двери в подвале точно нет.
Инга вылезла, вернула доски на место. Нажала на люк в стене. В картонной коробке рыжая кошка присела, подняв зад. Она мяукала, визжала, рвала когтями подстилку. Люк пришлось срочно запереть.
По следам ходил хомяк, смотрел большими влажными глазами и старался всячески оказаться на виду, поглаживал животик. Еле запихала его обратно в холодильник.
Потом поднялась на чердак, гоняла метлой летучих мышей, а они пищали что-то о собственной трёхкомнатной квартире, «Шкоде» и счастливой семье.
Тосико сидела в позе лотоса на ковре у окна, не мешала. Наконец, спросила:
— Где ты обнаружила вход в прошлый раз?
— Не знаю, я тогда нечаянно оказалась посреди Древа, — ответила Инга, скептически оглядывая помещение. — Заснула в библиотеке, а проснулась там и не поняла, куда попала.
Древо — гигантское хранилище всех знаний и умений, какие только существуют во Вселенной. Есть одна девочка, которая приходит в мир малышкой, осваивает определённое искусство. Стоит ей достичь вершин мастерства, как Древо забирает её и снимает копию личности, оставляет у себя в базе. После стирает память и снова отправляет учиться, уже в другое место и время, опять ребёнком. Эта девочка — Тосико. И Меранавана-да, и Шелли. Инга — тоже.
Теперь, когда она всё вспомнила, жуть то и дело подступала к горлу. Словно гуляешь по улице, ешь мороженое, вдруг ветер сдувает декорации — и стоишь ты одной ногой на крошечном островке, а кругом пропасть, и скала под каблуком начинает похрустывать.
Инга встряхнулась, прогоняя мурашки, и сказала:
— Доктор говорил, что Грейн ходила из собственного разума через ворота. Они и у меня должны быть. Может, вход за книгами?
— Ты десять минут назад их расставила.
— Под кроватью?
— Мы там уже смотрели.
Инга ещё раз обошла каждый угол, глянула за шторы, полюбовалась танцующим фонтаном в окне. Потом обернулась — и воскликнула:
— Ну конечно!
Она полезла под стол. Есть! На внутренней поверхности столешницы трещины наметили дверь, по ней вились резные надписи, которые гласили:
«Не убивай разумных»
«Храни чистоту»
«Не приближайся к богам»
«Не становись богом»
— Вот она, нашла! — воскликнула Инга. — Пошли, Тосико! — и потянула за ручку.
Мир мигнул, обнял прохладой. В обе стороны расстилался деревянный коридор, до дрожи знакомое бесконечное дупло с тусклыми светильниками, выступающими над оплёткой из лиан. Сквозняк доносил запах винограда «Изабелла».
Кругом точно была реальность, а не зыбкий дом внутри разума.
— Чего мне больше всего не хотелось, так это снова здесь оказаться, — проворчала Инга. И отдёрнула ногу — мимо бежало белое семечко, похожее на зуб. Оно смешно задирало четыре тонкие лапки. Подбежало, «обнюхало» пришедшую— и засеменило дальше.