Огненный Кот похохатывая покатился дальше на закат, а озадаченный таким поворотом дела Один остался сидеть на скале с открытым ртом, силясь понять — добро ли он выпросил для своей валькирии или вечную муку… Вот такая легенда, Грозовая Дева… А тебе твоя память ничего не подсказывает?
— Ты думаешь, что наша Алисия это очередное перерождение валькирии Свавы? — спросила я, выпучив глаз. — Девы умеющей любить, как никто другой? Ну ты даешь, Фокс! То есть она сестра и тебе, и мне одновременно? Тебе по Солнечному Коту, а мне по Одину Одноглазому? Ну ты загнул, однако!.. Вот почему у меня к ней странное чувство, как будто я уже когда-то была с ней знакома! Да мы просто когда-то летали на крылатых конях рядом над полями сражений!..
…Я крепко спала, обняв Алисию лапами и прижав ее к своему животу. Лиса пока не догадывалась о своем происхождении, но мы с Фоксом когда-нибудь ей обязательно расскажем о ее героическом прошлом и необыкновенном любящем сердечке, быстрое биение которого я ощущала сейчас всем телом…
Подобной любви
Может не выдержать сердце,
И я умру.
Был ты прежде чужим, а ныне
Вся моя жизнь — в тебе.
(Идзуми Сикибу)
ГЛАВА 13. ЛЮБОВЬ ТАЮ В СЕБЕ…
…— Ну вот и выросла наша девочка, — сказала Ма, оглаживая мои бока, — созрела красавица… Эх, горемычная, не могу я тебе помочь пока, потерпи до осени, малышка…
…Что это было я не понимала. Просто вдруг я почувствовала себя странно. Внутри меня все бурлило, эмоции обострились до предела, я искала ласки, я жаждала любви. Общение с маленькой Алисой, уход за ней, ее котеночьи нежности, запах, поведение, желание искать у меня защиты, доверчивость и беззащитность пробудили во мне мощный материнский инстинкт. И ничего с этим нельзя было поделать. Ни заглушить, ни управлять. Каждое ее движение и взгляд вызывали во мне ответное восхищение и обожание, как будто Лиса была моей родной дочерью.
В моем теле тоже произошли какие-то изменения. Обострились ощущения, сладкая истома вдруг охватывала меня, я искала чего-то, сама не зная чего, но не находила. Это было непонятно и немного пугающе. Видимо я и пахнуть стала по-другому, потому что Фокс без конца принюхивался ко мне, фыркал в усы и уходил куда подальше. Я искала его общества, мне была важна его поддержка, но Рыжий не понимал, как он может мне помочь в моей тоске по непознанному и стал сторониться меня, а зачастую и давать лапой подзатыльник, если я была слишком навязчивой.
Тогда я шла к Лисе, моей "удочеренной" крошке и всю накопившуюся нежность изливала на нее.
Маленькая Лиса была благодарным ребенком. Ей так сейчас не хватало матери — и вот она обрела ее в моем лице. Я без конца вылизывала ее нежную шерстку, причесывая и умывая, мыла под хвостиком, потому что малышка еще не до конца научилась себя как следует обслуживать, ведь навыки правильного умывания и привычка к чистоте и опрятности всегда прививаются матерью.
Моей "матерью" был Фокс. Он всему научил меня: и подмывал, и причесывал, пока я сама не стала со всем справляться на отлично.
Состояния тревоги и непонятного возбуждения накатывали на меня волнами. Они горячили во мне кровь, и мое горло, почти немое с раннего младенчества, рождало вдруг такие звуки, которых я от себя не ожидала услышать никогда. Я пела! Это было очень странное, громкое и самозабвенное пение! Песня лилась сама, без какого-то моего контроля над процессом. Сама моя душа летела в этой песне навстречу желанию и ожиданию чего-то прекрасного. Что это должно было быть? Я не знала. Мне некому было рассказать и объяснить это состояние.
Фокс конечно знал о чем я пою. Он был знаком с такими песнями, слышал их в лесах весной, когда подобные арии звучали чуть ли не из-под каждого куста. Фокс видел свою мать, находящуюся в подобном состоянии, когда она, не владея собой, убегала прохладными, пахнущими пряными ароматами ночами, на свидания с Огненным Котом. Ему был знаком Зов Любви. И он знал о его непреодолимой силе.
В моей голове роились неясные представления о том, чего я не знала и не могла знать. Меня охватывал то восторг, то сосущая тоска. Я пела, надрывая связки. Мне было важно, чтобы меня услышали и поняли. Фокс с удивлением и некоторым недовольством взирал на меня и старался не находиться со мной рядом. Да и мне тяжело было находиться подле него. Его внешний вид возбуждал во мне неопределенные и странные чувства — прекрасные и одновременно агрессивно-игривые. Я ходила за ним хвостом, заглядывала ему в глаза, пыталась лизнуть в нос, падала перед ним на бок и крутилась, как веретено.