Киале положил руку на плечо юноши.
— Ты хороший парень. Ты напоминаешь мне Усилка. Но мы не будем говорить об этом… Послушай меня: Панновал уже не тот, каким он был, когда я был мальчишкой и босиком бегал по его базарам. Я не знаю, что случилось, но мира уже нет. Все эти разговоры о грядущих переменах, на мой взгляд, ерунда. Даже священники принялись за это дело, с пеной у рта доказывая необходимость перевоспитания и самоусовершенствования. По-моему, от добра добра не ищут. Понял, что я хочу сказать?
— Да, понял.
— Ну что же. Ты, вероятно, думаешь, что жрецом быть легко. Но я бы не советовал тебе становиться им именно сейчас. Священники начинают проявлять строптивость. Я слышал, что сейчас в Святилище казнят еретиков-священников. Лучше тебе оставаться у меня учеником и заниматься своим делом. Понял? Я желаю тебе только добра.
Юлий не поднимал глаз от пола.
— Я не могу объяснить, что я чувствую, Киале. В меня вселилась какая-то надежда. Я думаю, что положение должно измениться. Я тоже хочу стать другим, но пока не знаю — как.
Вздохнув, Киале убрал руку с плеча Юлия.
— Ну что же, парень. Потом не говори, что я тебя не предупреждал.
Несмотря на его ворчливый тон, Юлий был тронут его заботой. А Киале сообщил о намерениях Юлия своей жене. И когда вечером Юлий вернулся в свою комнату, на пороге появилась Туска.
— Священники могут ходить везде, куда им вздумается. Когда ты будешь посвящен в сан священника, то для тебя не будет существовать никаких запретов. Ты сможешь запросто бывать и в Святилище.
— Вероятно. Приходи ко мне.
Она умоляюще дотронулась до его руки. Юлий смущенно улыбнулся.
— Ты очень добра, Туска. Но неужели бунтари, которые желают свергнуть правителей Панновала, ничего не знают о твоем сыне?
Туску вдруг охватил страх.
— Юлий, ты станешь совсем другим, когда примешь сан. Поэтому я больше ничего не скажу. Я боюсь повредить остальным членам семьи.
Юлий потупил взор.
— Да покарай меня Акха, если я когда-нибудь причиню вам зло.
В следующий раз, когда он появился у священника, рядом с Сатаалом стоял солдат, держа на привязи фагора. Священник спросил Юлия, готов ли он пожертвовать всем, что имеет, ради служения Акхе. Юлий ответил, что да, готов.
— Да исполнится сие. — Священник хлопнул в ладоши, и солдат удалился. Юлий понял, что лишился всего, чем обладал, кроме одежды, которая была на нем, да ножа, который украсила резьбой его мать.
Не говоря ни слова, Сатаал, поманив его пальцем, направился в сторону задней части Рынка. С бьющимся сердцем Юлий последовал за ним.
Когда они подошли к деревянному мосту, переброшенному через ущелье, в котором бушевал Вакк, Юлий бросил взгляд назад. Его взгляд скользнул мимо шумной толпы, оживленно что-то меняющей, чем-то торгующей, о чем-то спорящей, и устремился туда, где через раскрытые ворота был виден ослепительный снег.
Не зная почему, он вспомнил об Искадор, девушке с темными развевающимися волосами. Затем он поспешил за священником.
Они взбирались вверх, по террасам мест паломничества, где люди, толкаясь, спешили положить свои приношения к ногам идола. Сзади была перегородка с замысловатым рисунком. Сатаал быстро прошел мимо нее и направился к узкому проходу по небольшим ступенькам. Когда они повернули за угол, свет быстро померк. Звякнул колокольчик. Охваченный беспокойством Юлий споткнулся. Он попал в Святилище быстрее, чем ожидал.
Впервые за время пребывания в перенаселенном Панновале вокруг него не было ни души. Их шаги отдавались гулким эхом. Юлий ничего не мог разглядеть. Священник впереди него казался бестелесным призраком, ничем, темнотой в темноте. Юлий не осмеливался ни остановиться, ни заговорить. От него сейчас требовалось одно: слепо идти за своим наставником, и все, что бы ни произошло, он должен воспринимать как испытание своей веры.
Если Акха любит подземную тьму, то также должен любить ее и он. Тем не менее, пустота, которая, казалось, шелестела в ушах, тяготила его.
Казалось, они уже целую вечность продолжали идти в чрево земли.
Мягко, внезапно, возник свет. Колонна света пронизывала озеро стоячего мрака, образуя на дне его яркий круг, к которому направлялись двое погруженных во тьму людей. Грузная фигура священника была четко видна на фоне света. К Юлию начало возвращаться осознание того, где он находится.
Стен не было.
И это обстоятельство вызывало еще больший страх, чем полная тьма. Юлий уже привык к замкнутому пространству, к тому, что вокруг него были каменные перегородки и он постоянно натыкался на кого-нибудь — спину незнакомого мужчины, плечо женщины… И теперь его охватил острый приступ агорафобии. Он, растянувшись, упал на мостовую, издав придушенный стон.