Особенно любопытно сравнение упрощенных «местных» вариантов с традиционными, подробно разработанными повторениями прежних изобразительных схем. Так, упомянутую уже Амимону из Керчи можно сравнить с изображением той же героини на крупном сердолике из Херсонеса. Резьба, богатая пластическими нюансами, сменилась утрированно-схематической и линеарно-поверхностной.
Точно так же популярное в эллинистической глиптике изображение богини с атрибутом, стоящей у колонны, можно сопоставить на пяти экземплярах из Керчи, [112] ст. Щедринской и Херсонеса. Все пять гемм относятся к III в. до н.э., но в некоторых из них схематизация так сильна, что их трудно отличить от более поздних изделий боспорской камнерезной мастерской эпохи Августа.
В связи с вопросом о времени создания местного стиля в камнерезном искусстве особый интерес представляет богатый комплекс ювелирных изделий и гемм из погребения, открытого близ Керчи на Карантинном шоссе в 1838 г. Это роскошное женское погребение III в. до н.э. содержало необычно, много резных камней. На голове погребенной был золотой венок с гранатом, украшенным фигурой богини у колонны. На руках — 8 перстней с цветными вставками, по перстню на каждом пальце, кроме больших. Весь этот набор гемм отличает не только поразительное сходство крупных, выпуклых гранатов и фактуры оправ: две геммы-камеи из граната с головою Афины — несомненно, вышли из рук одного мастера. Две гранатовые вставки, которыми украшены венок и перстень с интальей, очень близки отмеченной выше локальной манере: фигуры стоящих богинь намечены здесь схематичными широкими линиями, у них непропорционально большие головы, утрированные позы и движения рук. Эффектная крупная инталья с изображением Афродиты у трофея, как и прочие геммы, отнюдь не рассчитана, видимо, на близкое рассмотрение, мастер вполне удовольствовался тем общим богатым, мажорным впечатлением, которое она производит на расстоянии.[9]
И наконец, одна из гемм неокончена, мастер наметил лишь женский бюст, оставив его без головы. Все эти наблюдения позволяют поставить вопрос, не были ли геммы из керченского погребения 1838 г. исполнены на месте, в той мастерской, откуда происходят, видимо, и аналогичные изделия III—II вв. до н.э., найденные на Таманском п-ове и в Херсонесе?
Видимо, уже в III в. до н.э. в Пантикапее начинает формироваться тот эффектный стиль украшения золотых изделий вставками из прозрачных красных камней, преимущественно гранатов, того вида, который, по утверждению Плиния, добывался в районе Каспийского моря. Как отмечала некогда М. И. Максимова, «такая исключительная любовь к гранату не имеет параллелей в глиптике других областей античного мира».[10] Эскизная, декоративная резьба, рассчитанная на общее впечатление и отнюдь не требовавшая, так же как в поздних этрусских геммах, [113] углубления зрителя в детали, отвечала местному боспорскому стилю глиптики. Контрасты цвета и декоративизм родственны тенденциям полихромного «сарматского стиля» ювелирных изделий, изготовлявшихся также на Боспоре. Вероятно местные особенности эллинистической глиптики были порождены вкусами туземной знати. Не об этом ли говорит украшение каждой фаланги перстнями в погребении 1838 г., видимо, заключавшем останки женщины варварского происхождения, сохранившей пережитки, чуждые эллинскому быту? Не о том ли самом свидетельствует и локализация некоторых находок в греко-варварских курганах Таманского п-ова?
Качественные сдвиги в материале глиптики из Северного Причерноморья можно отметить в эпоху Августа, с конца I в. до н.э. Если прежде каменные геммы и металлические перстни являлись принадлежностью богатых погребальных комплексов и мы считали их единицами, то теперь счет ведется сотнями предметов и встречаются они почти в каждом погребении. Порою нет разницы между геммой, найденной в простой земляной могиле и в курганном склепе, — что свидетельствует о важных социальных сдвигах, о демократизации и уравнении различных социальных слоев, с одной стороны, и оскудении знати — с другой. Видимо, в этом нашел свое выражение «римский мир», который был так благодетелен для экономики провинций и периферии. О повсеместном распространении обычая пользоваться печатью говорят эпиграфические памятники и сотни оттисков на глине, свинце и даже бронзе, найденных в развалинах городов Северного Причерноморья. В надписи II в. из Тиры, где называются имена магистратов и граждан, скрепивших личной печатью документ, из 19 имен 4 — явно туземные.
10