Именно в этот период в Боспорском царстве, по всей видимости — в Пантикапее, процветает камнерезная мастерская, продолжившая и развившая традиции, наметившиеся в эллинистической глиптике. О широком спросе на ее изделия, об авторитете боспорских резчиков говорят находки совершенно одинаковых гемм в самых различных центрах Северного Причерномоья — от Тиры и Херсонеса до Нимфея, Горгиппии и Танаиса. Боспорская мастерская экспортирует свои изделия и на более значительные расстояния, изделия местных камнерезов проникают в Закавказье и на Балканы. [114]
Если в классическую и эллинистическую эпоху при сравнительной скудости памятников глиптики нередки случаи помещения в могилу геммы, исполненной за много поколений до момента погребения, то отныне — это редкое исключение. Геммы этого периода сравнительно хорошо датируются не только формой оправ, но и сопутствующими материалами — монетами, индикациями, стеклом, краснолаковой керамикой. Самый ранний предмет в серии датирующих материалов — индикация драхмы парфянского царя Фраата (70—57 гг. до н.э.), самый поздний, с которым была обнаружена гемма I в., — медная монета Котиса II (122—132 гг.). Последний случай — явление единичное. Между этими крайними точками и располагается период расцвета деятельности боспорской камнерезной мастерской — I в. до н.э.— I в.[11]
М.И. Максимова, выделившая эту группу боспорских гемм, положила в основу их классификации три признака: вес и фактура оправы, порода и форма камня и стиль резьбы. Исполненные из тонкого, как фольга, листа золота, боспорские перстневые оправы значительно легче привозных и отличаются худшей сохранностью за счет неумелой спайки. Характерный материал местных гемм — гранат, обычно оформленный в виде выпуклого кабошона, сильно утонченного изнутри и отполированного до зеркального блеска. Стиль резьбы отличается схематической плоскостностью и чисто орнаментальной эскизностью. Формы изображенных персонажей лишь намечены на поверхности выпуклых, сверкающих гемм. Эти печати явно не рассчитаны на пристальное любование, на рассматривание деталей резьбы. В скупом отборе деталей мастер оставляет лишь такие, которые необходимы для быстрого опознания сюжета.
В репертуаре тем преобладают изображения богов, причем резчики иногда без всяких изменений по многу раз повторяют одни и те же типы, в основе которых, видимо, лежали всем известные культовые статуи. На первом месте стоит изображение Фортуны, затем следует Афина, Немезида, Гермес и Ника. Несмотря на выработку в это время своеобразного «койне» камнерезного искусства, влияние римской глиптики в сюжетах боспорских гемм порою совершенно очевидно. Прежде всего это сказывается на появлении императорских портретов, трактованных, правда, в той же эскизной манере, так [111] обобщенно, что отождествление лица почти всегда невозможно.
Изображение Козерога, символ дня рождения Августа, можно встретить в каждом городе Северного Причерноморья. Эти шаблонные, словно быстро набросанные резцом козероги на круглых выпуклых гранатах, по-видимому, исполнены одним боспорским резчиком. Жители Пантикапея, Нимфея, Херсонеса, Ольвии и Танаиса спешили заказать печать с эмблемой и — кто знает? — надеялись погреться в лучах счастливой звезды удачливого властелина. Вообще символика изображений на геммах этого времени очень прозрачная, изображения богов подателей благ превалируют. Фортуна или ее атрибут — рог изобилия, иногда — два рога — не требуют комментариев. Афина могла считаться не только помощницей в трудах (Эргана) как покровительница Геракла в его подвигах, но, кроме того, как носительница эгиды с маской Медузы, могла приобретать значение апотропея (ср. Минерва Медика). Достаточно популярно изображение богов-целителей Асклепия и Гигиеи. Популярность Аполлона и Гермеса хорошо объясняет одна латинская надпись: «Меркурий здесь обещает выгоду, Аполлон — здоровье».
Немезида с уздою и мерой, ритуальным жестом напоминающая о необходимости сдерживать клятвенное обещание, приобретает особое значение. Отныне она как бы обязательно присутствует во всех отношениях людей. Чаще всего на геммах воспроизводилась популярная статуя богини, стоявшая в храме г. Смирны. Смысл этой позы и атрибутов раскрыт в греческой эпиграмме: