От первоначальной геммы осталась лишь композиция и крупные детали, все остальное подверглось «улучшению» настолько, что сегодня камея являет больше черт наполеоновского ампира, чем стиля эпохи Константина. Весьма вероятно, что в полководце-победителе резчику Пиструччи виделся Наполеон. Пафос камеи вполне созвучен официальным портретам императора Франции. Изображения мадам Рекамье или Жозефины Богарне напоминает богиня счастья в высоко подпоясанном хитоне в соответствии с модами французской Империи. Мало того, в профиле римского императора с орлиным носом и энергичными чертами читается близость к изображениям самого Наполеона. В 1804 г. камея находилась в Париже и, видимо, не случайно. Правда, позже, с изменением политической конъюнктуры, дорогостоющую гемму сбыли русскому генералу Н.Ф. Хитрово. Здесь можно вспомнить судьбу знаменитой портретной статуи Наполеона, созданной А. Кановой. Император Франции, изображенный в античной героической наготе, стал в эти годы украшением лондонского дворца его победителя герцога Веллингтона.
Итак, первоначально героем эрмитажной камеи был не Траян, а Константин. С поздней датой согласуется и приведенное выше описание «грубого» стиля античного оригинала. Константин-Ромул под резцом Пиструччи превратился в Наполеона-победителя, императора французов. Статуэтку богини Минервы, палладий римлян, резчик превратил в меч, а скипетр — в копье. Оригинал следует отнести к 30-м годам IV в. и дать эрмитажной переработанной гемме новое наименование: «камея Константина»[17].
Не обходят вниманием резчики династических крупных камей IV в. и такую важную тему, как «согласие Августов», теперь в эпоху кризиса и разделов Римской империи приобретающую особую актуальность. Наряду с уже упоминавшейся «камеей Ротшильда» прекрасный образец подобных гемм — парный портрет Диоклетиана и Максимиана, вырезанный на халцедоне, в Вашингтоне. Изображение двух цезарей-соправителей сопровождается их именами, вырезанными на золотой оправе камеи. В экспрессивных и лаконичных портретах подчеркнуты сила, мощь, энергия, словно гарантировавшие солидность и устойчивость политического режима. Это подчеркивание мощи в ущерб другим чертам сложного реального образа человека приводит в портретах IV в. к полной иератической [134] застылости и абстракции. В реальном противоречивом характере отбираются лишь те черты, которые должны были прокламировать неустрашимую смелость, сверхчеловеческую силу, мудрость и боговдохновенность правителя. Так убедительные человеческие характеристики сменяются абстрактными и символическими портретами-иконами.
Очень популярна у резчиков династических камей тема триумфа императора. Константин-триумфатор предстает на камее в Нью-Йорке, Лициний — на камее в Париже. И наконец, тема, редко встречающаяся прежде — император, побеждающий врагов в бою. Отталкиваясь от эллинистической иконографии, восходящей к портретам Александра и диадохов, резчики IV в. создают грубоватые, но экспрессивные многокрасочные изображения полководца-победителя в окружении поверженных или молящих о пощаде врагов. Самым лучшим образцом может служить фрагмент крупной камеи в Белграде с изображением скачущего на коне императора. Яркая мажорная полихромность, лаконичная и условная, но очень экспрессивная пластика выгодно отличают эту династическую камею времени Константина от других сходных с нею памятников глиптики этой эпохи.
Старые иконографические схемы в небольших многофигурных камеях неузнаваемо огрубляются. Большеголовые, приземистые фигуры порой совершенно теряют связь с пластической упорядоченной ясностью традиционного языка античной глиптики. Но одновременно, как это было и в позднеантичных портретах, они приобретают какую-то подчеркнутую экспрессивность. Такова эрмитажная камея на тему «Детство Диониса». Две нимфы и Силен забавляют божественного младенца. Темы, которых прежде не касались античные мастера, неожиданно входят в репертуар резчиков камней: два рыбака-простолюдина на утлой парусной лодке предстают на другой эрмитажной камее.