Дура достает шокер и с воплем тычет Рику в спину.
Рик падает, едва не придавив ребенка.
– Вот тебе, вот тебе, урод! – еще несколько тычков – и мамаша, сцапав плачущее дите, отбегает. А Рик остается лежать на асфальте, и толпа, завидев жертву, тянется к нему.
– Назад! – шокер в моих руках не способен никого напугать, но я очень надеюсь хотя бы потянуть время. – Назад, полиция! – не узнаю собственный рычащий голос, зато передние ряды останавливаются в замешательстве. – Назад! Все назад!
Рик безуспешно пытается встать, но толпа, качнувшись, накрывает, прячет под собой гемода. Выставив шокер, я бросаюсь вперед, кто-то отшвыривает меня в сторону. Прокатившись по асфальту, вскакиваю, готовая снова броситься туда, бесполезно и глупо, но в это время эхом прокатывается над проспектом звук милицейской сирены.
– Назад! – ору. – Назад, полиция!
Вряд ли кто-то из тех, в толпе, слышит меня, но сирену – да. Толкаясь, подминая друг друга, люди расползаются в стороны, растекаются по соседним улицам и, словно вода с камня, скатываются со стоящего на четвереньках гемода. Несколько мгновений Рик не двигается, только длинные патлы качаются густой паутиной. А потом падает, неуклюже перекатившись на спину. И снова замирает.
Мне страшно подойти. Комбинезон Рика черный от крови, мне видны рваные лоскуты, видны дыры и борозды, но не видно тела под ним, словно его нет. Словно осталась только вот эта вот мокрая, черная оболочка.
– Смирнова! Цела? – Костя разворачивает меня за плечо, окидывает внимательным взглядом. Потом смотрит на Рика. – Он тебя вытащил? Ну, хоть на что-то полезное... – и сочувственно хлопает меня по спине: – Звони в аварийку, вдруг починят.
Ему на самом деле все равно. Вокруг – люди. Те, кто попал в давку. Те, которые рвали на части чужих гемодов и убивали Рика. Их немного, кто-то ползет, стонет, не в силах подняться. Живые люди, которых мне не жаль.
В гематитовых глазах Рика отражаются высокие облака. Я опускаюсь на колени рядом с ним, нахожу на коммуникаторе номер аварийной службы.
– Небо, – говорит вдруг Рик.
Поднимает руку, трогает грудь – пальцы вязнут в крови. И кривит губы в улыбке:
– Я собирался выжить...
"Гемоды созданы человеком для нужд человека. Это универсальные хозяйственные приспособления, способные выполнять задачи, сложные для бытовой техники, но довольно простые, если судить с точки зрения психической составляющей. Они не способны испытывать эмоции и, полагаю, не способны их вызывать".
А.Ю. Аверина, из интервью
Глава 4
Низкие серые облака за окном удивительно гармонируют со светло-серыми стенами палаты. Кажется порой, что стекла нет, что небо с облаками вот-вот перельется через подоконник, затечет в помещение, смешается с серым внутри, и будет один сплошной туман.
Останутся лишь никелированные ножки койки-каталки, на которой, почти сливаясь с больничным бельем, лежит бледный от кровопотери гемод.
И неяркое перемигивание датчиков: красный, зеленый, оранжевый.
Но вот неподвижность нарушается: Рик-2 всем телом вздрагивает, поворачивается к окну. Медленный вдох, выдох. Устроившись в кресле в метре от койки, я поглядываю на камеру под потолком. Их всего четыре, в каждом углу. Это те, которые мне видно, возможно, где-то спрятаны еще. Те, кто непрерывно наблюдает за происходящим в палате, уже знают наверняка, пришел ли гемод в сознание. Мне же видно лишь белую макушку, но я уверена: Рик-2 открыл глаза и смотрит в пустое окно.
...операция была долгой. Я успела заснуть и выспаться. Когда Аверина сказала: "Починим", – поверила ей и сразу успокоилась. Наверное, просто слишком устала.
Пароль от сети мне дали. На коммуникаторе оказалось восемь пропущенных от Векшина, три от Макса и один от матери.
– Смирнова, ты где? Почему не отвечаешь? – сходу сыплет вопросами Костя.
– Все в порядке. Я с Риком.
– А... хм, это обязательно? Так починят? Это хорошо. Телохранитель из него что надо! Ну ладно, будешь дома – дай знать.
Потом Максу.
– Удачно получилось, что ты не в офисе была. Новости видела уже?