— Тебе не за что извиняться.
С уже закрытыми глазами, она кивнула головой.
Может быть, минуту, пока вокруг нас ритмично гудели машины, я просто смотрела, как она отдыхает, изучая ее мягко выровненное лицо, которое было в форме сердца, как и мое. Проспав всю ночь, я как раз думала о том, чтобы закрыть глаза, когда она снова открыла свои, нащупала карандаш и начала писать еще одну записку. Это заняло у нее немного больше времени, и было намного неряшливее, чем другие, что свидетельствует о том, что она быстро теряет силу.
«В тот день, когда ты начала ходить в детский сад… я отвела тебя, а потом вернулась к преподаванию в колледже, и я скучала по тебе».
Глаза наполнились слезами, и я посмотрела на нее, оторвавшись от записки и пытаясь улыбнуться.
— Я тоже скучала по тебе в тот день.
Ее собственные глаза наполнились слезами и стали отчетливо розовыми, она попыталась улыбнуться мне в ответ, вероятно, причиняя себе боль, потому что одна из ее скул была сильно сломана.
Я никогда в жизни не видела, чтобы она плакала, ни разу. Никогда не видела, чтобы ее глаза от волнения даже слабо блестели. Если она плакала, когда умер мой отец, я этого не видела. На похоронах она несла с собой небольшую пачку салфеток, вынимая одну из них и периодически вытирая ею сухие глаза с трезвым выражением лица. Возможно, просто думая, что акт, даже если это была просто симуляция реального плача, показал ее покойному мужу надлежащее уважение.
Может быть, мои слезы по поводу ухода мистера Декера заставили ее почувствовать себя вынужденной показать какой-то внешний признак эмоций.
Эмоции, проявившиеся в ее действительно слезящихся глазах в больнице, длились недолго. После попытки улыбнуться мне, она перевернула на новую страницу блокнот и написала другое сообщение мне.
«Ты проголодалась. Сходи в кафетерий и позавтракай, пока я отдыхаю».
Я не хотела оставлять ее одну, но хотела, есть и нуждалась в очень большой чашке кофе. Хирург должен был прийти поговорить с нами около семи, но сейчас было всего несколько минут шестого, так что я подумала, что смогу вернуться в палату как можно скорее. Я сжала руку моей мамы, сказала ей, что скоро вернусь, а затем покинула палату.
Двадцать минут спустя, я дремала в заброшенной столовой с головой на столе, ожидая, пока остынет моя вторая чашка кофе, когда медсестра немного сжала мое плечо и села в кресло рядом со мной.
Она сказала, что моя мама «разбилась», что означает, что ее сердце остановилось из-за повреждения внутренних органов, которое команда хирургов-травматологов не смогла восстановить накануне вечером. И, как сказала медсестра, моя мама настояла на приказе не реанимировать в случае «аварии», никаких попыток перезапустить ее сердце не было сделано. Она умерла.
Я кивнула, глаза наполнились слезами, и медсестра спросила, не хочу ли я побыть одна минуту. Я снова кивнула; медсестра ушла; и я начала тихо плакать, рассеянно прослеживая фигуры на столе кончиками пальцев. Прошло несколько минут, прежде чем я поняла, что формы, которые чертила, были сердцами.
***
После смерти моей мамы прошло несколько недель, прежде чем я начала рыться в ее столе, одна из немногих вещей, которые были спасены из ее разбитого драконом дома. В нижнем ящике нашла письмо от нее, в котором в основном кратко описывался ее этап «ловли религии» и как произошло мое удочерение. Была также некоторая информация о деньгах, говоря, что в случае ее смерти она оставит мне «немного», и она жалеет, что не может больше.
Я поняла, почему не может. Когда началась война перевертышей, фондовый рынок рухнул, потеряв сотни тысяч долларов. Затем, вскоре после этого, она продала свой большой дом и арендовала маленький для того, чтобы финансово помочь дальнему родственнику в Вирджинии, брошенной матери-одиночке троих подростков после того, как ее муж летчик ВВС умер в результате удара в воздухе «порожденного кровью» дракона в первые дни войны.
— Она и ее дети — единственные кровные родственники, которых я оставила на земле, даже если они только дальние двоюродные братья, — сказала мне мама, объясняя, почему помогала своей двоюродной сестре финансово, вероятно, даже не понимая, что она просто подтвердила мою жизнь «зная», что я была приемной и не «кровью», связанной с ней.
Закончив читать письмо, я перешла к большому белому файлу, о котором она мне рассказала, начала открывать его, но затем заколебалась. Я подумала, о чем она сказала, что информация, содержащаяся в файле, «не очень хороша», в конце концов решила, что все равно хочу его прочитать, к лучшему или худшему. Еще до смерти мамы у меня появились мысли о том, чтобы узнать, кто мои биологические родители, и узнать, живы ли они еще.