— Вот и хорошо. Будет уроком для него.
Лаборант был бывшим начальником Торы. Целый месяц у него руки чесались: так хотелось всыпать уборщику по первое число. Но каждый раз он сдерживался, видя, какие неудобства причиняет калеке его больная нога. А сейчас, наблюдая презрение, с которым младший Матиас относился к родному брату, лаборант с содроганием представлял, как несладко приходится Торе в стенах дома. Захария был настоящим тираном и, судя по всему, умел неплохо скрывать следы побоев: на неуклюжем парне не видно было ни царапины. На это и была сделана ставка. Старший лаборант даже не представлял, насколько он ошибся по поводу их.
Едва спектакль был окончен, Захария вколол в «хромую» ногу брата миотоник.
— Потерпи еще пару часов, хорошо? Нужно время, чтобы мотонейроны полностью восстановились.
— Как скажешь, — устало ответил Тора, массирую холодную и бесчувственную конечность. — Лучше было бы вовсе оттяпать эту ногу.
— Пожалуйста, не говори так, — умоляюще произнес Захария, — Без информации, которую ты достал, мы бы никогда не сдвинулись с места.
— Ага, — вяло протянул темноволосый парень, отодвигая нетронутую чашку с горячим шоколадом.
Они сидели в маленьком всеми забытом кафе, подальше от любопытных глаз, «отмечая» небольшую победу. В кои-то веки без своих масок.
— Ты сердишься, на меня, — констатировал младший из них. — Мы просто играли свои роли, Тора. Как и всегда. Ты же знаешь, что я люблю тебя, и неважно, что за чушь я нес в стенах лаборатории.
— Знаю, — ответил Тора, но в его голове все еще звучал ледяной и такой чужой голос его брата. — Просто ты слишком убедительно играешь свою роль.
— Я хороший актер, — улыбнулся Захария.
Они помолчали. Тора чувствовал, как с каждой минутой его ноге возвращается чувствительность, что нельзя было сказать о левой половине его лица — она было парализована по-настоящему. Не то чтобы это отравляло парню жизнь, скорее, символизировало двойную игру, которую они вели вместе с братом.
Одна их жизнь лежала на поверхности. В ней Тора Матиас был хромоногим калекой, которого гнали взашей с каждой новой работы, а Захария — его деспотичным опекуном. Играть эти роли было несложно: стереотипы в головах людей помогали довершать картину. Вторая жизнь братьев лежала вне законов Метрополя: пару лет назад, на свой страх и риск, они добровольно примкнули к небольшой группе сопротивления. Нет, до войны было далеко: куда уж там группе мятежников и отвергнутых обществом единиц против строя, который возводился на протяжении многих столетий. Сбор информации, разведка, слежка за некоторыми одаренными, поиск хоть каких-то данных об Острове — это все, что пока было в их силах.
— Ты знаешь, позавчера я нашел кое-что интересное, — вдруг вспомнил Тора.
— Об аниматусах?
— Нет. В одном из архивов была информация о человеке… его звали, кажется, Тадеус Кель.
Захария поставил свою кружку на стол и внимательно взглянул на брата: это имя он, несомненно, слышал и раньше.
— Пятнадцать лет назад над ним проводили опыты в одной из лабораторий Метрополя. Он значится в архивах как “как индивид с абсолютным иммунитетом”. Его случайно обнаружили эпидемиологи, когда сжигали трупы в нулевых районах. Всех бедняков тогда выкосила аспидная чума, а он один в живых остался. Говорят даже, что он ел и спал среди смертельно больных и все равно не заразился.
— А сейчас он жив? — спросил Захария, с интересом наблюдая за каждым жестом брата.
— Не думаю; ученые много сил вложили, чтобы изучить природу его иммунитета, практически на кусочки его разобрали… После такого долго не живут.
Откинувшись на стуле, Тора задумчиво сделал глоток из своей чашки.
— Но самое интересное в том, что из крови Тадеуса получили лекарство от вышедшего из-под контроля вируса С(H1N7)…
— Минутку, ты говоришь о дот-вирусе? — нахмурился Захария.
— О нем самом.
— Но сыворотку всего два года назад создали, до этого эпидемия людей сотнями косила… — Захария вдруг осекся и пристально взглянул на старшего брата. Похоже, он понял, к чему тот клонит.
— Вспомни, кто умирал в первую очередь: старики, бездомные, асоциальные личности, — Тора понизил голос до шепота: даже здесь, в задрипанном кафе, у стен могли быть уши.
— Тот, кто не приносил пользы Метрополю.