Многие кошки выражали недовольство, люди также не стеснялись говорить громко, поэтому гул стоял преизрядный. Между рядами расхаживали несколько человек с котами на плечах — по большей части молодые мужчины, почти все одетые как ассистенты средней руки или слуги из богатого дома. Никто из котов у них на плечах не носил ошейников, а, задержавшись около одного, я поймала пронзительный взгляд высокомерных голубых глаз.
Генмоды. То есть все кошки в клетках — это обычные кошки, а все коты на плечах — генмоды?
Тут у меня что-то щелкнуло в голове.
— Василий Васильевич, — обратилась я к шефу, который так же сидел у меня в кошелке и пялился на столпотворение вокруг с видом недовольным и встопорщенным. — Вы что же, будете выбирать себе невесту из… из простых?
Шеф посмотрел на меня снизу вверх и моргнул.
— Увы, это бремя, которое я вынужден нести, — сообщил он. — Быть может, мой отпрыск будет от него свободен, но пока род Мурчаловых возможно продолжить только так. Несите же меня.
В легком обалдении я послушно понесла шефа между рядами, пока он присматривался к выставленным «невестам» (сперва я подумала о них как о товаре, но тут же одернула себя).
Мне вдруг представились званые балы, которые два раза в год устраивала мадам Штерн в ее пансионе для благоразумных девиц. Туда приглашались кадеты из военно-морского училища, и обстановка царила самая благонравная. Я представила, как эти кадеты, заложив руки за спины, ходят мимо стоящих у стен пансионерок, а те орут благим матом, пока классные дамы потуже затягивают им банты на косах и парадных белых фартуках.
Меня слегка замутило.
Все мои знания о плотской стороне отношений между… разнополыми разумными существами, скажем так… носили почти исключительно теоретический характер, хотя мне случалось видеть, как совокупляются мелкие животные. Тяжело было представить, что кто-то — а тем более мой вредный, но манерный шеф — способен пойти на такое, пусть даже ради продолжения рода!
У меня мелькнула мысль взбунтоваться, поскольку мне претило участвовать в подобном. К счастью, я вовремя сообразила, как это неловко будет для шефа, за которым наблюдают остальные коты-генмоды. Мною овладела жалость с брезгливостью пополам, и я дала себе зарок не показать шефу ни словом, ни делом, как мне противно. По крайней мере, пока мы отсюда не выйдем. Там-то уж я выскажу Мурчалову все, что о нем думаю!
Ищет неразумных, безответных любовниц, тогда как — это я знала совершенно точно — по нему сохнет масса кошек-генмодов! И каких! Мадам Отрепьева, несмотря на фамилию — самая изысканная кошачья леди Необходимска, хозяйка известнейшего поэтического салона! А Виктуар Хвостовская, ведущая журналистка «Вестей»! А…
Но тут я запнулась в собственной внутренней отповеди, потому что услышала знакомый насмешливый голос:
— Ах, Мурчалов, боже мой, до чего неловко встретить вас здесь! И Анюточка с вами, ну надо же.
Подняв начинающие щипать глаза, я с ужасом увидела знакомую черную бархатную шубку Виктуар Хвостовской.
Внешне она казалась совсем беспородной (породистых генкотов не бывает, но многие, как мой шеф, например, выглядят крайне солидно), однако умудрялась носить и эту беспородность, и глубокий шрам над правым глазом с королевским величием. По слухам, шрам она получила в стычке за эксклюзивный материал.
Шеф мурлыкнул из кошелки и, довольно больно цепляясь когтями, вскарабкался мне на плечо.
— Взаимно, Виктуар, — сказал он. — Впрочем, радость встречи перевешивает неловкость. Неужели вы решились?
— И снова, и в который раз, — вздохнула журналистка. — А вы, смотрю, променяли верного Прохора на не менее верную Анюту? Не слишком ли она молода для таких дел?
— В самый раз. Пора ей понемногу узнавать о том, как на самом деле живется в этом городе, — сообщил Василий Васильевич.
Собравшись с силами, я пробормотала слова приветствия. В присутствии Виктуар я всегда немного теряюсь. В детстве я зачитывала ее статьи до дыр и вклеивала их в альбом. Она в некотором роде моя героиня.
— Анюта, — Виктуар обратилась ко мне. — Вы, главное, не жалейте нас. Мы не прощаем жалости, так же, как и люди. Георгий, поехали.
С этими словами она тронула за ухо человека, на плече которого сидела — хмурого детину в одежде прислуги.
— До чего же печально, — сказал со вздохом шеф, щекоча усами мою шею. — Женщинам это тяжелее, чем нам. Но что поделать, если мы хотим, чтобы отпрыски были свободными?..
— О чем вы? — спросила я, продолжая медленно идти вдоль стола с орущими и спящими в клетках кошками.