— И я рад тебя видеть, Аврелий, — сказал шеф. — Это моя помощница, Анна Владимировна.
— Рад, премного рад! — воскликнул грач. — Что, хочешь показать ей секреты мастерства?
— Только некоторые, дорогой мой, — усмехнулся шеф в усы. — Проездную плату запиши на мой счет.
— Ну конечно, дружище, ну конечно! А вы, барышня, открывайте створку, тут дверца есть… и потрудитесь за собой закрыть, ко мне работник только утром и вечером приходит, нечего ей открытой болтаться…
Я послушно открыла и закрыла за собой маленькую дверцу в стойке, и шеф лапой указал мне на еще одну дверь — явно в подсобку. В подсобке, ничем не примечательной комнате с кухонным уголком, столом и диваном, мы по инструкции шефа полезли в шкаф. Там вместо теплых пальто или сюртуков оказался пролом в каменной стене. Похоже, он вел прямо вглубь холма.
От прохода начинался коридор, по которому я могла идти, только пригнувшись. К счастью, он был не очень узким, мне не пришлось даже особенно подбирать юбки. Они у меня короткие, открывающие лодыжки, но довольно пышные: холодно же!
Света здесь тоже хватало: через равные промежутки горели лампочки.
Коридор тянулся довольно долго, я успела даже задуматься, не наградит ли он меня постоянной сутулостью. К счастью, он окончился помещением размером с главную залу в квартире семейства среднего достатка: три пары в вальсе разойдутся с трудом.
Посреди помещения в полу было отверстие, как будто лестница вниз. Над ним аркой изгибалась металлическая конструкция.
— Это пневмотруба, — сказал шеф. — Они тянутся под всем городом. Вы, конечно, довольно высокого роста для женщины, но некоторые псы покрупнее будут. Подойдите же.
Подойдя, я увидела, что от дыры в полу тянется вниз металлический желоб, теряясь в темноте. А в арочной конструкции была закреплена капсула с ремнями безопасности внутри. Ее верхняя стеклянная крышка была откинута. Чем-то она напоминала аттракционы на выставке новейших достижений науки и техники. Я тут же вспомнила, что читала о проекте пневмотруб, давно, роясь в подборке старых журналов в кабинете шефа. Только я понятия не имела, что его воплотили в жизнь. Наверное, в люльку полагалось ложиться, и тебя пускали по трубе… ой нет!
— Нет, Василий Васильевич! — воскликнула я. — И не просите! Давайте лучше на перекладных! Или… или такси за мой счет!
Тут я погорячилась: такси через весь город посадило бы меня на кефирную диету дня на три. Но все лучше, чем лезть в эту преисподнюю!
Василий Васильевич вздохнул.
— Анна, вы не понимаете. Дело крайне щепетильное. Нельзя, чтобы видели, что я за него взялся. Я в этом городе персона известная. Если заметят мой интерес, нам будет стократно труднее разыскать преступника. А в открытом со всех сторон такси на нас обратят внимание, поверьте мне. Да и общественный транспорт немногим лучше. К тому же, это дело не последнее, вам надо привыкнуть перемещаться скрытно.
— Чем же так важно это дело?! — воскликнула я. — Ворона украла у дамы брошку, вот и все! Такое происходит сплошь и рядом!
— Не у простой дамы, непростую брошку и непростая ворона, — покачал головой шеф. — Я понимаю, откуда у вас такие превратные представления, в газетах всего не пишут… Но мадам Горбановская — золовка депутата Городского собрания мадам Соляченковой. А в Городском собрании сейчас слушается законопроект об ужесточении контроля за генмодами, вплоть до ошейников. Вы понимаете?
— Ой, — сказала я. — То есть ворона была генмодом?
— Как заявляет мадам Горбановская — да. В газеты эта информация пока не попала: главный редактор «Вестей» сочувствует генмодам, а редактор «Ведомостей» подчинился давлению начальника полиции, который не хочет новой волны жестокости против ворон. Их ведь подозревают в первую очередь, — объяснил шеф. — Если украли что-то блестящее — вороны, съедобное — собаки, шуршащее — коты… Сами знаете.
Я закусила губы.
— Неужели вы не готовы переступить через свой страх ради борьбы с предрассудками и помощи несправедливо подозреваемым? — грустно спросил Василий Васильевич. — Или мне сразу вас уволить?
Ответ, конечно, мог быть только один.
— Надеюсь, от меня хоть что-нибудь уцелеет, чтобы бороться за добро и справедливость, — пробурчала я, устраиваясь в капсуле и прижимая шефа к себе обеими руками.
Нет худа без добра: он очень мягкий и пушистый.
Раньше я думала, что смотреть на трупы в анатомическом театре страшно. Нет, трупы — это просто противно. Страшно, когда металлическая капсула медленно отъезжает от платформы, а потом резко проваливается вниз, и вокруг тебя скользят черные металлические стены, а ты совсем-совсем ничего не видишь, и весь мир превращается в жуткое-прежуткое ощущение падения!