— Отрадно слышать, — кивнул Орехов.
Хорошо быть богатым! Билеты в первый или даже второй класс недешевы, а они так спокойно об этом рассуждают…
Мы двинулись вдоль поезда, заглядывая в окна. Я недоумевала, как Мурчалов собирается искать нашу преступницу в общем вагоне, но оказалось, что в этом не было нужды: психологический этюд шефа оказался верен, и свою добычу мы нашли в одном из купе первого класса.
Породистый профиль Юлии Макаровны четко выделялся в одном из окон. Она принарядилась: никогда еще я не видела у нее такой авантажной шляпки и такой красивой кружевной накидки.
Платье, правда, было то же самое, в котором она присутствовала на свадьбе… ну, насколько я успела разглядеть.
Увидев нас на перроне через стекло, Юлия Макаровна переполошилась. Вскочив, она сделала какое-то движение в сторону двери, выходящей на перрон — похоже, заперла ее на щеколду. Я бросилась к этой двери, чтобы подергать ее за ручку: точно, так и есть! Заперта!
Бывшая коллега Марины, однако, на достигнутом не остановилась: ну правильно, до отправления поезда оставалось еще тринадцать минут, если верить часам на перроне, за это время мы бы уж успели как-нибудь проникнуть к ней в поезд. Юлия Макаровна кинулась к двери, которая вела в проходной коридор, ведущий вдоль другой стены вагона. Оттуда можно было попасть в общие вагоны и в другие купе.
— Окно! — воскликнул шеф, сноровисто перебираясь из сумки ко мне на плечо. Между прочим, довольно больно: когти шеф стачивает, но никогда не стрижет. — Открывайте!
Охваченная азартом погони, я уже и сама догадалась до того же самого: схватив скобу купейного окна, резко дернула его вниз. Из купе на меня пахнуло ароматом дорогих духов — сколько же она их извела?..
Шеф тут же спрыгнул с моего плеча внутрь, но больше ничего сделать не смог: Юлия Макаровна уже выскочила в коридор и захлопнула дверь за собой, шеф при всем желании не мог дотянуться до ручки.
Хотя…
В некоторых поездах есть еще дополнительные педальки снизу для генмодов, которые служат вместо ручек. Если тут есть такая…
Наверное, педалька была, потому что шеф как-то открыл дверь и ринулся в погоню. Я, правда, не видела, как именно он это сделал, поскольку была занята тем, что перепрыгивала через подоконник открытого окна в купе. Стоило двигаться быстрее, но меня задержал шефов саквояж: все никак не могла понять, куда его пристроить.
— Барышня! Что вы делаете! — закричал мне вслед один из проводников, кто-то — то ли он, то ли полицейский на перроне — засвистел в свисток.
— Аня! — крикнул и Орехов. Наверное, он хотел посоветовать мне не действовать так опрометчиво и подобраться через соседний вагон, раз преступница все равно побежала туда.
Но поздно: я уже была в купе! Затем выскочила во вторую дверь, которую шеф предусмотрительно оставил для меня открытой, и еще успела увидеть пушистый хвост Мурчалова, исчезающий за дверью тамбура в конце коридора.
Бегаю я быстрее шефа — все же ему не следует так налегать на разносолы Антонины, — поэтому догнала его уже в следующем вагоне. А вместе с ним, к счастью, и Юлию Макаровну.
Наверное, наша погоня могла длиться и дольше, но следующий вагон был почему-то общим, а не второго класса, который обычно идет вслед за первым. Тут на деревянных скамьях уже рассаживалась публика попроще, причем многие везли с собой объемистый багаж, перетянутый бечевками, и пытались пристроить его на полках, идущих над сиденьями. А Юлию Макаровну задержала в проходе пассажирка, из чьей плетеной корзины высовывались две гусиные головы. Один серый, другой белый, прямо как в детской песенке.
Гуси раздраженно и, как мне показалось, мстительно, шипели, их хозяйка орала на Юлию Макаровну благим матом, не стесняясь в выражениях, на перроне по-прежнему свистели — в общем, шум стоял чрезвычайный.
В этой суматохе я схватила нашу беглянку за плечо одной рукой, другой заломила ей руку — в точности, как учил Прохор! — и рявкнула:
— Вы арестованы! Никуда вам с камушками не деться!
Тут Юлия Макаровна поступила совершенно неожиданно: она разревелась. По-настоящему заплакала, горько, по-детски, со всхлипываниями и воем.
Сказать, что я растерялась, значит, ничего не сказать. Единственное, на что у меня хватило самообладания — так это продолжать крепко держать ее за вывернутую руку, на случай, если плач был отвлекающим маневром.
— Молодец, Аня! — сказал сзади шеф. — Без вас я бы ее не взял. Совершенно никакого уважения к кошачьим! Представляете, она меня пнула!
Кто-то положил мне руку на плечо. Обернувшись, я увидела Орехова, который нас наконец-то догнал. Вряд ли он залез в окно, скорее всего, в самом деле обошел через другой вагон.