Вздохнув, я отставила альбом на вытянутой руке, еще раз посмотрела на рисунок мальчика. Конечно, узнать его можно, но никакого сравнения с тем, что было на той картине!
— Очень емко и выразительно нарисовано, — проговорил у меня над плечом чей-то голос с легким сарелийским акцентом.
Я не подскочила с камня только потому, что давно работала с Мурчаловым. А не потянулась за ножом, который по моему обычаю крепился на ноге под юбкой, потому, что голос этот узнала.
Серебряков, с которым нас так недавно познакомили. При том, что я считала нужным его опасаться, я не допускала всерьез, что он нападет на меня вот так среди бела дня, с оружием. Скорее можно было ожидать, что он приблизится ко мне с контрольной булавкой, но излучения контрольной булавки от него я не ощущала, даже совсем слабого.
Я обернулась к моему непрошенному гостю.
Серебряков, в своем легком сером костюме-тройке, стоял в нескольких шагах от меня и крутил в руках фетровую шляпу. Как я уже говорила Мурчалову, он был изумительно похож на Милену Норбертовну Серебрякову/Златовскую — но у той были крупные, мужиковатые черты лица, которые на лице молодого мужчины смотрелись не грубо, а вполне уместно. Его волосы были аккуратно подстрижены, но не уложены лаком, как то модно стало у современных щеголей: их слегка трепал ветер. Карие глаза мягко смотрели из-под приподнятых домиком бровей. Плюс рост: несмотря на то, что я сидела, Серебряков надо мною не нависал. Я сообразила, что, если мы встанем вплотную, он, пожалуй, окажется ниже.
В общем, сын моих немезид производил самое благоприятное и безобидное впечатление. Я, конечно, тут же решила не обманываться. Соляченкова при личной встрече тоже выглядела приятной и безобидной!
— Прошу прощения, — сказала я довольно прохладным тоном, — я, кажется, не показывала вам своих рисунков.
— Да, это вы меня извините, — он чуть поклонился, — мне, конечно, не стоило подглядывать… Но вы были так увлечены работой, что я не удержался! Видите ли, я разыскивал вас, чтобы поговорить.
Час от часу не легче!
Сердце у меня ушло в пятки: так он, выходит, знает, кто я такая! Иначе зачем ему искать встречи со мной? Ну, тогда точно — подстроенная ловушка! Если бы он не знал меня, тогда еще могли бы оставаться сомнения…
Наверное, я инстинктивно попробовала подняться или сделала еще какой-то жест, который меня выдал, потому что Серебряков торопливо замахал шляпой:
— Анна Владимировна, прошу вас, не волнуйтесь! Да, я искал вас именно потому, что знаю, какую роль вы сыграли в раскрытии преступлений моих родителей — но не нужно воображать меня мстителем или кем-то в этом роде! Напротив, я хотел вас поблагодарить!
Поблагодарить?..
Кажется, я спросила это вслух.
— Именно, — серьезно кивнул Серебряков. — Видите ли, мои родители с детства не уделяли мне много внимания. Когда в подростковом возрасте я понял, что они занимаются… не вполне законными делами, мне был поставлен ультиматум: либо я присоединяюсь к ним, либо остаюсь на улице без средств к существованию. Меня никогда не влекла преступная стезя, как и любые науки — в том числе генетика, — так что я выбрал второе. Когда я уходил, мать бросила мне вслед, что я без них не выживу. Как видите, выжил, — он развел руками.
«Слишком гладко и хорошо, чтобы быть правдой», — подумала я еще прежде, чем он окончил говорить.
Но вслух сказала другое:
— А что именно вы знаете об их… преступлениях… и моей роли в их раскрытии?
— Я знаю, что они вернулись в Необходимск, чтобы вести генетические опыты для богатых заказчиков, не ограничивающих себя законами морали, скажем так… Знаю, что вы и господин Мурчалов вышли на них в ходе расследования нескольких дел, и благодаря вам полиция устроила рейд, в ходе которого погибла моя мать. Знаю, что потом вы пытались разыскать моего отца, но он сбежал от вас. Вот и все. И за это я чрезвычайно благодарен вам с вашим шефом!
То есть, быстро подвела я итог его речи, он не знает ни того, что я сама — плод одного из этих экспериментов (и значит, в каком-то смысле сводная сестра ему, тем более, что Златовские брали для экспериментов свой генетический материал), ни того, что я убила его матушку собственными руками.
Если это правда, то хорошо. Если нет, и он затеял со мной какую-то игру…
— А почему вы высказываете все это мне, а не Василию Васильевичу? — спросила я. — Если Никифор Терентьевич еще не успел вас представить, то, уверена, это можно устроить.