— Ну вот, — расстроенно проговорила Анна, сердито стаскивая шляпку в коридоре. — Опять он!
— Кто он? — спросил я, хотя уже догадывался.
— Знаете что, хозяин, — проговорил Прохор, — скажу-ка я до табачной лавки, тут недалеко. Если не возражаете.
Я не возражал. Прохор рассудил верно: если нас сейчас ждет семейная сцена, то чем меньше свидетелей, тем лучше.
Мой камердинер сгрузил меня на пол (аккуратно, на все четыре лапы; я иногда прыгаю с рук, но спускать генмода прыжком невежливо) и был таков. Я же проследовал за Анной в кухню.
Как и следовало ожидать, у газовой плиты возился Эльдар Волков, помешивая что-то в глубокой медной сковороде. Тут же мне стало ясно, благодаря кому у Анны вообще появилась такая утварь.
На Эльдаре красовался серый рабочий передник, почти такой же, какой Анна носила при написании картин. Только ее был черный.
— Я же просила тебя! — воскликнула Анна вместо приветствия, стремительно переступив порог. — Я тебе вовсе не для этого ключ давала!
— А я тебя предупреждал, — Волкова, казалось, совсем не сбила с толку эта вспышка возмущения. — У меня инстинкты.
— Сейчас даже не полнолуние!
— Почти полнолуние. Ты давно не заглядывала в календарь. Или в окно.
Слегка удивленно я переводил взгляд с одного на другого. Волков заметил мое изумление первым — Анна была слишком раздосадована.
— Здравствуйте, Василий Васильевич, — сказал он. — У оборотней в полнолуние просыпаются разные инстинкты. В основном — инстинкты заботы о партнере и логове. Я воспринимаю Анну как часть своей стаи. Она меня — нет. В этом суть нашего конфликта.
— Дело не в этом! — выкрикнула Аня. — Я… просто… ты слишком много для меня делаешь, я уже говорила! — она с несчастливым видом обернулась ко мне. — Шеф, ну хоть вы ему скажите, что это слишком!
Я попятился, отказываясь быть третейским судьей в этом конфликте. С одной стороны, забота, оказанная без просьбы и даже спроса — это тоже форма насилия, и мне не хотелось бы поощрять такое в отношении бывшей подопечной. С другой стороны, видя реакцию Анны и зная ее и Волкова характеры, я подозревал, что дело было несколько в другом.
— Анна, я вам больше не шеф, если вы забыли, — сказал я с похвальным самообладанием. — И абсолютно не понимаю происходящего. Вы даже не рассказывали мне, в каких отношениях состоите с Эльдаром Архиповичем. Так могу ли я судить?
— Ни в каких отношениях мы не состоим, — Эльдар погасил плиту, накрыл сковороду крышкой. — Даже, по-видимому, в дружеских. Иначе мне бы давно объяснили суть проблемы. Так, для лучшего вкуса подержите под крышкой, пока не остынет, потом можно разогреть. Я пошел.
С этими словами он снял передник, повесил его на крючок около плиты и вышел. Я услышал скрип старого паркета в мастерской, затем — хлопок входной двери.
Обернулся на Анну.
К моему удивлению, она уткнула лицо в ладони и зарыдала. Или я все-таки не был удивлен?
— Рассказывайте, — велел я, прыгнув прямо на кухонный стол перед Анной.
Вообще-то ходить по мебели, которую используют для приготовления пищи, я считаю против правил, однако отчаянные времена взывают к отчаянным мерам.
— Что рассказывать? — всхлипнула она. — Он предложил мне пожениться! Не сейчас, а когда институт закончит!
— Ага, — глубокомысленно произнес я, — а вы, значит, не хотите, потому что он моложе вас на два или три года, значительно меньше зарабатывает, да еще к тому же оборотень…
— Не говорите глупостей! — неожиданно резко бросила Анна. — Это все неважно!
— А что важно? — спросил я, касаясь лапой ее руки.
Этот жест поддержки всегда производил на Анну сильнейшее действие.
Вот и сейчас она опустила руки от лица, шмыгнула носом и пробормотала:
— Я ведь генмод в первом поколении, шеф. У меня ген подчинения. А Эльдар оборотень, у него те же гены, из которых генмодов делали. Нельзя мне с ним детей заводить! Чтобы на них кто-то булавку применил… — Анна содрогнулась, несомненно, вспомнив свой короткий опыт. — Нет! А для Эльдара семья — это важно, он сколько раз говорил!
Признаться, неожиданный довод. Сам я, к счастью, никогда не испытывал на себе воздействие булавки: во мне этот ген, слава всем богам, спит. Но даже наблюдать за Анной в подчиненном состоянии было ужасно. Причем я видел ее такой дважды: в детстве, беспамятной и практически лишенной личности. Тогда это на меня не произвело такого уж впечатления — я совсем не знал ее, а сентиментальной привязанности к человеческим детенышам не испытываю. А вот когда я увидел ее в том же состоянии уже выросшей, после неудачного визита в лабораторию Румянцева… Это, и правда, было страшно. Могу только представлять, как подобное состояние ощущается изнутри!