С тех пор Хуан с Анатолем стали неразлучны. Ходили вместе по лесам, проверяли данные с фотоловушек – испанец повесил на деревья и кусты с десяток камер, направленных на заранее разложенную еду, делился своей мечтой – надеть на всех «добрых» и «недобрых» лис GPS-ошейники, которые позволят наблюдать за ними как минимум два года, пока не села батарейка. Ну и, конечно, суметь приучить к себе животных настолько, чтобы можно было повлиять на их скрещивание прямо в дикой природе.
Анатоль поклялся во всем ему помогать, а местным мужикам пообещал отрезать пальцы, если с дерева пропадет хоть одна камера. Даже пусть ее унесет ворона. Поэтому жители Острова Рафаила установили график и трижды в день проверяли, на месте ли игрушки испанца и все ли с ними в порядке.
Вскоре Хуан принес своему спасителю щенка. Кто-то выбросил его с лодки за борт, привязав на шею камень. Но Муму из утопленника не получилось. Камень отцепился, и бедолага помаленьку, теряя силы, греб к берегу. В таком состоянии его увидел Хуан во время ежеутреннего заплыва. Нахлебавшись воды, щенок уже мало что соображал, поэтому зоолог сделал ему искусственное дыхание на берегу и уже дома у генерала – завернул в плотную тельняшку.
– Странно, уши и хвост купированы. Породистый, что ли? Зачем топили? – удивлялся Хуан. – Мне собаку держать нельзя, я лис отпугну. А тебе она пригодится, – подытожил он.
– На кой хрен? – уточнил Анатоль.
– Ты хотел золотой унитаз и борзых во дворе?
– Хотел.
– Этот заменит тебе все мечты, – Хуан с нежностью помассировал ушки и лапки псины.
Утопленника назвали Хосе, в честь школьного друга Хуана – Хосе Фулгенцио Чиро. Анатоль и сам не понял, как полюбил этого щенягу, который через полгода из дохлого хомячка вымахал в черного бульдога величиной с пубертатного медведя. Выстроили ему огромную утепленную будку и повесили табличку на калитку «Загрызет каждого».
Правда, Хосе оказался болезным. В первую же зиму отморозил себе яйца под отрубленным хвостом и как-то нереально коротко обрезанные уши. Генерал готов был запустить его в дом, даже в свою постель, но испанец его отговорил:
– Сторожевая собака должна жить на улице и охранять жилище.
По факту все было наоборот: стоило Хосе подать голос или заскулить у себя в будке, как Анатоль ночью, в трусах и валенках на босу ногу бежал посмотреть, не обидел ли кто его любимца. Перепробовав все мази и натирки, Хуан остановился на геле «Алюминиум-плюс». Он хорошо заживлял трещины и образовывал пленку на ссадинах и царапинах. С тех пор яйца и уши Хосе засветились серебром и, хотя в деревне генеральского пса никто не боялся, появление собаки Баскервилей в темноте имело свой сторожевой эффект: бабы визжали и крестились, мужики матерились.
Хосе часто жрал всякую дрянь на помойке, адски дристал, был лечен левомицетином и активированным углем, глистогонен, кормлен антиаллергенными собачьими деликатесами и вновь жрал всякую дрянь.
Однажды притащил в зубах нечто странное. Хуан с Анатолем глушили водку и пели советские песни (испанец постепенно наращивал русский репертуар), когда пес ворвался в дом и сплюнул на пол кухни что-то шерстяное и практически нежизнеспособное.
Хуан плюхнулся на четвереньки и увидел облезлого лисенка с желваками захлопнутого капкана на задней ноге. Ровно на той ноге, где был перелом у неолитского лиса из его археологического прошлого.
Испанец замычал, Толя все понял и подскочил к нему с отверткой и плоскогубцами. Кое-как лапа была освобождена – и да, она оказалась переломанной. Лисенок слабо дышал, видно, пролежал в капкане около недели и был крайне истощен.
Хуан все тем же мычанием потребовал у генерала воды, разжал зубы зверя и с маленькой ложечки начал вливать ему жидкость прямо в пасть. Потом схватил печеночный паштет, которым они с собутыльником покрывали бутерброды, и стал пихать ему в рот порциями размером с горошину. Лис вздрогнул, перевернулся на бок и судорожно заглотнул еду под радостные вопли двух взрослых мужиков, ползающих на коленях. Никогда Хуан не был так счастлив. Лис оказался тот самый, «хороший», с генной мутацией, противоречащей жизни. Он полюбил испанца словно собственную мамку, ходил за ним кошкой, путаясь под ногами, забирался на живот, когда зоолог лежал на старой тахте, тявкал, мяукал, верещал, как сверчок. За несколько месяцев отъел себе бока и распушился: палево-рыжий, с аккуратной манишкой, черными носочками вдоль лап и белым кончиком хвоста. Лис чуть припадал на заднюю ногу, Хуан назвал его Рафиком, надел ошейник с матерными угрозами и номером своего телефона. А Толя вновь собрал деревенских мужиков и пообещал, что оторвет им вообще всё, если кто-нибудь хоть пальцем тронет любимого лиса испанца. Селяне перекрестились и пообещали беречь его как родного.