Рафик был каким-то чудом. Дружил с Хосе, вместе с псом ловили мышей и бегали по нетронутому снегу, оставляя долгие цепочки следов.
– Вот смотри, – говорил Толе Хуан, когда они на лыжах тропили зверей долгими зимами, – у собаки след широкий, с короткими тупыми когтями, пяточная подушечка недалеко уходит от пальчиков. А между самими крайними пальцами спокойно можно уместить спичечный коробок. Цепочка следов у них двойная и ведет обычно только в одну сторону.
Испанец обрисовывал острием лыжной палки свежий собачий отпечаток.
– А вот это – лисонька, – он блаженно улыбался. – Видишь, какой утонченный след. Передние пальчики далеко уходят от задних, а все вместе словно прижаты друг к другу, спичку здесь уже не положишь. И цепочка, посмотри, как ровная строчка швейной машинки. Одна лапка за другой, одна за другой. А вот здесь, – Хуан останавливался и поднимал палец вверх. – Куда шла лиса? На запад или на восток?
Толя всматривался в лисий шов на снегу и мотал головой:
– Не понимаю!
– Так она специально сделала, чтобы ты не понимал! – радовался зоолог. – Она сначала шла в одну сторону. А на обратном пути – ровно по своим следочкам – в другую. Чтобы сбить с толку и человека, и иного хищника!
Толя был горд за лисиц. Любовь Хуана напитывала каждую его клетку. Так, скользя на лыжах по лесу, он узнавал все о жизни испанца, а испанец, в свою очередь, – о проблемах и чаяньях русского генерала. Поэтому, когда в доме друга внезапно появилась круглая женщина в морщинах, похожих на подводные лабиринты майя, испанский зоолог понял – это Батутовна.
Глава 9
Адепты российской науки
Батутовна не сразу поняла, кто такой Хуан. Особенно когда он пришел к обеду и на скатерть между блинами и банкой варенья высыпал нечто, похожее на шишки и орехи.
– Это чо за говно? – спросила Батутовна, жаря картошку и глядя через плечо на двух мужиков за кухонным столом.
– Это экскременты лисы, – терпеливо объяснил испанец. – Знаете, в чем открытие? В этом году к обычным полевкам и крупным насекомым в пищу заволжских лисиц попал бобер! Помнишь, Толя, мы видели, как они расплодились в заливе, настроили плотин?
Счастливый генерал смотрел, как Хуан ковыряет вилкой какашки и указывает ему на какие-то кусочки.
– Пообедаем, и я покажу тебе их в микроскоп, – заверил зоолог, потянувшись за жирным блинчиком.
Батутовна, каменея на глазах и одновременно наливаясь кровью, шваркнула раскаленным картофельным ножом по столу.
– Ты, ирод, реально говно на стол вывалил? И не подстелил ничо, и руки не помыл??? Ты кто такой вообще?
Обед в тот день не задался. Хуана из дома словно смыло цунами, а Толя долго объяснял теще, что это наука, настоящая российская наука, а испанец – ее преданный и бескорыстный двигатель. Батутовна заявила, что научных фекалий не будет на кухонном столе, пока она жива.
Толя передал другу ультиматум тещи. Испанец долго возмущался, но пришел с перемирием и заверением ковырять лисьи какахи в гостиной, предварительно расстелив клеенку. Батутовна тут же принесла ему черный мусорный мешок с рваными пакетами внутри и бросила к ногам:
– Пользуй для своей науки! Подкладывай под свои сокровища!
Хуан брезгливо, двумя пальцами вынул сначала один лоскут с чесночной шелухой, потом второй – с остатками селедки и замотал головой.
– Эксперименты должны проводиться в стерильных условиях. Эти пищевые и прочие отходы должны отправиться на помойку!
– Ага, щаз! – прищурила она один глаз. – То есть говны твоих лис и собак – не отходы, а мои пакеты – отходы?
– Так точно, – ответил Хуан, копируя генерала.
Молниеносно она плеснула в лицо испанца кислую сыворотку и тут же завизжала, отбросив в сторону кружку. Верткое палево-рыжее существо укусило ее за слоновью лодыжку и спряталось под ногами зоолога.
– Ах, сссука! – Батутовна попыталась метнуть чищеной картофелиной в защитника Хуана, но промахнулась.
– Во-первых, сука – половая принадлежность исключительно собак. А во-вторых, Рафик – самец. По-вашему – кобель. Поэтому подбирайте слова. – Испанец жирной кухонной тряпкой вытирал кисломолочную рожу.
И только когда зоолог стал регулярно вытаскивать Батутовну с того света после баттлов с Анатолем, и только когда Хуан вылечил ее осеннюю ипохондрию превосходным испанским фламенко, и только когда Рафик ватрушкой скрутился под ее толстым боком, сняв почечный приступ, Батутовна смягчилась. Она стала адептом российской науки в лице испанского исследователя и готова была навалять каждому, кто имел иное мнение по поводу методов изучения продуктов лисьего пищеварения. Более того, сама способствовала этому пищеварению, подкармливая Рафика сырой рыбой и отборными куриными окорочками. Лис беззаветно влюбился в старушку, простил ей былые оскорбления, разжирел, опушился и стал лосниться, как масляный оладушек к ужину, которые они регулярно воровали со стола вместе с Хосе под общий смех и умиление.