— Прошу простить, если это бестактный вопрос, но разве не лучше сначала починить, а потом заряжать аккумулятор?
Внезапно мне ответила не Цой, а Румянцева, причем с явной насмешкой:
— Это разве ремонт? Это так, косметика. Все повреждения наружные, кувалдой чинятся.
— Юля, — Цой довольно строго на нее посмотрела. А мне сказала: — Во время починки проводится диагностика. Для этого мы немного приподнимаем аэромобиль над полом. Без напряжения в системе это сделать невозможно.
— Ясно, — сказала я, и без всякого притворства завистливо вздохнула. — Слушайте, а можно посмотреть, как вы дальше тут чините?
— Это зачем? — подозрительно спросила Румянцева.
— Очень интересно, — ответила я, не кривя душой. — Всегда интересовалась воздухоплаванием.
Они снова переглянулись, причем я видела, что идея допустить постороннего в святая святых им явно не нравится. Поэтому я торопливо сказала:
— Слушайте, я вас не подозреваю в пособничестве Таинственному таксисту, и вообще вижу, что зря сюда пришла, что через СТО его не поймаешь. Но у вас же тут секретность, когда еще попаду! А я всегда воздухоплаванием интересовалась. Даже схемы устройства аэромобиля смотрела.
— Много вы поймете без специальной подготовки, — фыркнула Румянцева.
— Если я вам помешаю, то не смею настаивать, — сказала я.
Цой пожала плечами.
— Нам не жалко. Починка эта рутинная. Хотите — смотрите. Но на популярную лекцию не рассчитывайте, мы тут работаем. И встаньте подальше.
— Угу, — добавила Румянцева, — за ваше франтовое пальтишко платить не будем, если кислотой забрызгает.
Я послушалась и села подальше от рабочего островка, позади одного из обогревателей, чтобы не задубели руки. Отсюда мне открывался хороший вид на вскрытый корпус аэромобиля и на сосредоточенно работающих механиков.
Ремонт, по всей видимости, и в самом деле был рутинным: двигались они отлаженно, почти не разговаривая между собой. Перебрасывались только короткими фразами из двух-трех слов, не понятными не в силу профессионального жаргона, а скорее в силу того, что напарницам ничего не нужно было друг другу объяснять.
Не в силах противиться искушению, я вытащила из сумки блокнот и принялась их набрасывать. Быстрые, летящие рисунки, на каждый — уголок листа. Вот две девушки в комбинезонах тащат колбу щипцами. Вот Румянцева смеется, вытирая лоб рукой в перчатке. Вот Цой сосредоточенно хмурится, разглядывая какую-то деталь в корпусе…
Я не удержалась и чуть изменила форму ее шрама, сильнее подчеркнув его сходство с паутиной — не след ожога, а экзотическое украшение. Слышала, на юге некоторые вояки татуируют шрамы, чтобы было красивее. В Необходимске, конечно, татуировки порицаются правилами хорошего тона, а на лице так и вообще их делают только преступники самого низкого пошиба, но… жаль. Марии Цой бы пошло.
Увлекшись, я не заметила, что Румянцева стоит совсем рядом, загораживая свет и смотрит в мой рисунок.
— Маш! — крикнула она. — Маш, ты погляди.
Я замерла, едва не парализованная. Приятно думать про себя, что ты во многом избавилась от страха перед незнакомцами, и вообще выросла, обрела уверенность в себе и тому подобное… Но тут я снова ощутила себя едва ли не двенадцатилетней девочкой.
— Прошу прощения, — начала я, — я только для себя, это никуда не пойдет…
— Да вы меня красавицей сделали, — подошедшая Мария Цой неожиданно робко, смущенно улыбнулась. — А можно у вас этот листочек купить? Если вы не против?
Меня пронзило нешуточным облегчением — она не сердится! А потом тем самым редким, почти эйфорическим чувством, которое получается, когда модели нравится твой рисунок.
— Давайте я вас просто так нарисую, отдельно, — сказала я. — А вы мне за это расскажете подробнее о том, как работает аэромобиль и почему пятеро лучших пилотов гильдии не могли догнать Таинственного таксиста.
— А меня можно тоже красавицей нарисовать? — с интонациями школьницы попросила Румянцева. — А я вас пивом угощу!
— Юля! — снова одернула ее Цой. — Ты бы хоть кофе предложила!
— Кофе мне не по карману, — огрызнулась Румянцева.
— Пиво — это отличная цена за набросок, — возразила я с улыбкой. — Особенно если с солеными орешками.
Я не очень люблю пиво, в основном потому, что почти не пьянею. Еще одна особенность, за которую стоит поблагодарить тех, кто собирал мой геном. Но от Прохора я неоднократно слышала, что алкоголь развязывает языки. Шеф-то был трезвенником от природы: кошкам алкоголь нельзя… по крайней мере, не в тех количествах, что людям.
А я снова почувствовала всем своим существом, что механики могут рассказать мне нечто очень стоящее.