Оратор продолжил говорить. Притом, по его словам выходило, что и Библия, и Коран непреложно верили в колдовство, считали его не просто шулерством, но делом вполне серьезно: мусульманские авторитеты полагали, что колдуны и маги получают сведения от демонов (шайтанов), которые, в свою очередь, перехватывают искаженные сведения от самого Аллаха. Библия же упирает в основном на то, что колдуны, гадатели и прочие деятели подобного рода служат ложным богам, и даже если им что-то удается, то это искушение Господа.
— Иными словами, понимаете ли? Заранее они отвращали своих последователей от всяких контактов с иными верованиями, потому что знали, — блондин особенно выделил голосом эти слова и обвел аудиторию горящими глазами, — абсолютно точно знали, что так называемые ведьмы и чародеи владеют иной силой, способной соперничать с так называемыми божественными чудесами!
После этого он заговорил о той самой энергетике черного и первородной бездне, из которой, мол, черпает силы изначальное колдовство — и потому, мол, черный цвет порицается религией.
Тут я еле утерпела, чтобы не встать и не сказать, что это полная чушь: даже такой атеистке, как мне, известно, что черный цвет в христианстве, напротив, считается как бы не одним из самых благочестивых, знаком смирения — поэтому сутаны священников, например, черного цвета. Что касается ислама, то тут я мало что знаю, но все же сомнительно, чтобы и там отвергали черный цвет! Сколько мне помнится, традиционный мусульманский женский наряд — черного цвета, как раз из того же соображения скромности… или зеленого? Надо бы спросить у Марины. Хотя мусульмане Необходимска редко соблюдают древнюю обрядность… как и христиане, впрочем. Но Марина мне как-то говорила, что в мечеть женщины все равно ходят в отдельные дни и покрывают головы платками…
Однако никто кроме меня этой цветовой ахинее не возмутился, даже тот юноша, который усмехался ранее. Все сидели и слушали очень заинтересованно. Я постаралась изобразить такой же интерес в глазах, но это было сложно сделать, одновременно разглядывая публику.
Поймав мой взгляд, Светлана, все еще сидевшая рядом, взяла мою руку и крепко ее сжала:
— Да, так и чувствуется, что открываются глаза, правда? — сказала она тихим, воодушевленным шепотом. — У меня первый раз было ровно такое же чувство!
Мне оставалось только закивать.
В завершение Стас сообщил, что его Школа давно занимается исследованиями тайн древних колдунов, и в качестве затравки предлагает гостям древний ассирийский гимн, призванный очистить разум и прикоснуться к тайнам природы.
— Я попрошу моих очаровательных помощниц из числа Посвященных одолжить мне свои голоса, — торжественно проговорил «колдун».
Моя Светлана и еще две женщины с готовностью вскочили с мест и встали рядом со Стасом. Две из них оказались такими невысокими, что он легко возложил руки на их макушки. После чего откинул голову назад и запел.
И тут случилось нечто странное.
Я люблю музыку, люблю и пение. Меня сложно назвать ценительницей — никогда не могла понять, что такого, например, в опере. Шефа это приводит в отчаяние: он-то как раз настоящий меломан. Но его ухо слышит больше, чем мое. В любом случае, хорошая песня может меня порадовать, может привести в меланхолическое настроение. Но никогда еще я не слышала такого, что бы могло погрузить меня в настоящий транс!
А именно это и произошло.
Едва я услышала низкое, горловое пение, как мой желудок ухнул вниз — словно при резких маневрах на аэромобиле. Пели они поначалу без слов, просто низкие звуки, бесконечное протяжное «а-а», словно стон или песнопение. Как в церкви, но ощущение было совсем другое. У меня даже мурашки побежали по спине. А потом вступили слова…
Да пребудет, да пребудет вовеки…
Под ночным солнцем, да пребудет,
Да пребудет вовеки, да пребудет,
Под звездным светом, да пребудет,
Да не окончится, да не окончится вовек,
Под гудящим небом да пребудет…
И так долго, не знаю даже сколько. Слова повторялись, но что-то в ритмике каждой фразы заставляло мучительно ждать каждой строчки — то ли подъем музыки, то ли еще что-то. К своему удивлению, я слушала с неослабным вниманием. У меня перед глазами начали проходить смутные картины, удивительные и неясные. Что в этих картинах заключалось, я сказать сама бы не могла, только вот не сразу заметила, что свечи уже погасли, и почти все разошлись — в комнате, кроме меня, остались только Стас, Светлана и другие женщины в черном.