Потом я сообразила, что дело не в Ваське, а что голова моя постукивает, ударяясь об пол трясущегося экипажа. В висках пульсировало, затылок отчаянно ныл — то ли от этих ударов, то ли от последствия отравления хлороформом. Потому что это был хлороформ, нам давали его понюхать на занятиях в школе сыщиков…
Еще мне было неимоверно душно: меня укрывала какая-то тяжелая, слегка попахивающая навозом ткань. Попона, должно быть. И болели губы, а слюна текла по подбородку: кто-то запихал мне в рот кляп и вдобавок тщательно замотал его.
Вот блядское уродство!
Меня похитили!
Должна сказать, что в моих любимых пьесах часто кого-нибудь похищают, и мне всегда это казалось изрядно романтичным. Но, конечно, когда тебя саму хватают на улице и везут куда-то, связав в грязном экипаже, ничего даже в малейшей степени романтичного в этом нет.
К тому же, меня уже один раз похищали… Не совсем, правда: пожалуй, тогда я скорее нарвалась сама. Тем не менее, меня скрутили и запихнули в подпольную лабораторию Резникова, где я пережила худший день в своей жизни. По крайней мере, из тех дней, которые я помню. Логика подсказывает, что в раннем детстве, в другой лаборатории — у Златовских — случались со мной дни и похуже.
Кроме того, меня напугал профессионализм похищения, слаженная работа. Откуда-то эти люди знали, куда я пойду, хотя я сама этого не знала… не могла ли Марина быть с ними заодно? Нет, исключено!
Но, допустим, они следили за мной и вовремя перегнали экипаж с извозчиком: это тоже говорит о том, что свое дело они знают. А может быть, у них были расставлены люди вокруг всего скверика? Нет, вряд ли — сколько же на это надо человек! Или?..
Однако главное: я абсолютно не понимала, кому надо меня похищать!
В случае с Резниковым все было ясно: ему требовалась женщина, способная зачать и выносить ребенка от оборотня, причем такая, которую никто не хватится. Я же оказалась в нужное время в нужном месте, одетая как нищенка.
То, что с ним делила лабораторию Златовская, которая опознала меня как плод своих ранних экспериментов, было чистой воды совпадением.
Но тут ни о каком совпадении говорить не приходилось: выслеживали именно меня, точнее, некую Васильеву, которая посещала собрания Школы детей ночи! А зачем я нужна им теперь, после того, как статья уже вышла и, теоретически, я рассказала все, что знаю?..
Я даже дала официальные показания в ЦГУП: инспекторы Пастухов и Салтымбаева не далее как вчера официально записали и запротоколировали мои слова! С точки зрения сектантов, я уже нанесла им весь ущерб, какой могла, и теперь всякие нападки на меня теряли смысл.
Но как бы то ни было, а ничего хорошего меня в любом случае не ждало. Нужно было решать, как спасаться из моего незавидного положения.
В книге отважная героиня непременно придумала бы хитрый план — или уж по крайней мере следила бы, куда ее везут, по скорости движения и поворотам. Помню историю про полицейского, например, который так хорошо изучил свой город, что знал дорожное покрытие на каждой улице. Уж он бы точно определил маршрут по тому, как часто стукалась его голова о дно повозки.
Со мной не то: во-первых, я не знаю Необходимск настолько хорошо, и определить, что происходит вокруг, по уличному шуму и ямам на дороге, не в состоянии. Во-вторых, я понятия не имела, сколько времени пробыла без сознания. В-третьих, очень тяжело соображать, когда вам трудно вдохнуть, а голова стукается о доски!
Вдруг повозка остановилась — раздался скрежет железа — затем тронулась снова, но медленнее. Я поняла, что мы въезжаем в чей-то двор. Колеса застучали по булыжникам.
Булыжники! Конечно, стопроцентной уверенности у меня быть не могло, но почему-то я сразу решила, что мы, должно быть, въехали в одну из усадеб Опалового конца. В самом деле, где еще найдешь такое покрытие? В Дельте есть булыжные улицы, те, которые считаются памятниками старины, но там камень сносился до полной гладкости. Кроме того, не помню, чтобы в Дельте имелись богатые усадьбы с мощеным двором. Конечно, память может меня и подводить…
Я окончательно запуталась, и тут кто-то над моей головой спросил:
— Очухалась?
— Никак нет, — ответил голос, в котором я узнала человека, кинувшего в меня шляпу. — Я ее хорошо оглушил, долго еще валяться будет.
М-да. Он, значит, уверен, что меня оглушил, но все равно не поленился связать и засунуть в рот кляп. Но почему я пришла в себя так быстро? Может быть, не рассчитал дозу? Или причина та же, по которой я всегда не прочь подзакусить — такой уж меня создали, с телом, которое работает быстро, легко сжигая все что угодно?