Речке! Особняк стоит на берегу речки, текущей через парк — Номки, притока Неперехожей. Речка неширокая и неглубокая, человеку в ней самое большее по грудь или по шею, но в ней даже при некоторой усидчивости можно поймать рыбу. На пленэре мы видели рыбаков с удочками…
Теперь я знала, как обмануть преследователей и сбежать отсюда. Только вот… во имя всего святого, если бы на улице было чуть потеплее!
Как ни странно, едва Лейфссон погасил электрический свет, подвал перестал выглядеть так глупо и, я бы сказала, опереточно. Просто удивительно, что может проделать с помещением темнота и несколько свечей!
Стены и потолок скрылись в полумраке. Вокруг сгустилась тьма, в которой немедленно потерялись истинные размеры подвала. Огоньки свечей вспыхнули в зеркалах, словно отраженные в пруду созвездия. Сразу же стало казаться, что подсвечников в комнате не пять штук, а как минимум пара десятков. Стас откашлялся, и звук этот далеко разнесся под сводами подвала, дробясь и отдаваясь шикарным эхом. Поскольку темнота украла у комнаты границы, слышалось все это действительно жутко.
— Да, — одобрительно проговорил Лейфссон, смутно угадываемый лишь по подсвеченному силуэту. — А не так все и плохо, как мне показалось!
— А я что говорю! — с энтузиазмом поддержал Стас. — Как ругать, так сразу! Верушка — настоящая находка! А кто ее привел? Я привел!
— Да, заслуг у тебя немеряно, — проговорил Лейфссон с иронией.
Его отношение показалось мне странным. Если он такой хороший манипулятор, так ловко вляет на людей и так легко смог увлечь за собой целую толпу молодых женщин, то почему он так недальновидно обращается с собственным помощником? Неужели настолько уверен в его глупости? Но ведь и дурак, обиженный пренебрежением, может предать, еще вернее умника! Даже мне это ясно. Во многих пьесах именно так злодеи и погибают, подставленные своим номером вторым. Или тут авторы пьес попросту попали в точку?
Но уже через секунду я поняла, что Лейфссон верно оценил своего помощника. Стас сказал с законной гордостью, очевидно, издевки не заметив:
— Еще бы! Да без меня ты бы в Необходимске ни за что так быстро филиал не создал!
Филиал? Так у них еще и в Юландии или в другой стране есть основное отделение? Все интереснее и интереснее! Шеф будет чрезвычайно рад получить эт информацию.
Тут я сообразила, что темнота давала мне отличную возможность выскользнуть из подвала. Правда, оставался еще вопрос, как пробраться мимо охранника у порога — как там его назвал Златовский? Коленька? Но у меня была идея на этот счет.
Хорошо, что я отлично запомнила план подвала, пока возилась со свечами, и мне не составляло никакого труда подобраться к двери, раз уж за мной в темноте никто не следит…
А даже если бы следили — ни Лейфссон, ни Стас не казались силачами или тяжелоатлетами. Как-нибудь я от них увернусь. Не догонят.
Но, не успела я сделать даже пару шагов по направлению к спасительной двери, в нее постучали.
Стук был довольно робкий, и тут же приглушенный женский голос спросил:
— О магистры! Можно ли входить?
Голос я узнала: это была Светлана. Та самая женщина, которая ходила за мною как приклеенная в бытность мою в Школе.
— Быстрее! — прошипел Лейфссон. — Спрячь ее!
— Куда? — так же зашипел Стас. — И зачем? Я думал, ты ее показывать собрался!
— Святая простота! Не сразу же! И вели этой, чтобы подождала.
Стас глубоко вздохнул и сказал своим красивым голосом, который я частенько слышала во время сеансов: «Погодите, великий магистр готовится к ритуалу!» Потом уже нормальным тоном добавил:
— Да где она?
Он заозирался; я поняла, что он не видит меня в тени портьеры, куда я отступила.
— Подай голос, как тебя там, — приказал Лейфссон.
У меня возникло сильнейшее искушение притвориться, что под воздействием булавки я понимаю только приказы, обращенные именно и исключительно ко мне. Пусть помучаются, повспоминают имя! Но тут Стас заметил меня и так.
— А, отлично! — воскликнул он. — Надо же, сама спряталась! Отойди пока за портьеру, они тебя и не увидят.
Тут уж я с чистой совестью стояла, не двигаясь: слушаться Стаса мне Златовский не велел, скорее даже совсем наоборот. К несчастью, Лейфссон подошел ко мне и, видно, потеряв терпение, затолкал за портьеру самостоятельно.
К счастью, портьера не полностью закрывала мое поле зрение: мне оставалась видна примерно половина комнаты, а меня в темноте, которую свечи не столько разгоняли, сколько сгущали, действительно никто не должен был разглядеть.