Тут Пахомов поймал на себе растерянный взгляд майора, очнулся и привстал.
– Товарищи, – взял он быка за рога, хотя полностью пропустил вступительную речь майора. – Объясняю коротко и ясно. Так, чтоб мы через час разошлись по домам, а не сидели здесь до утра.
– Вот это правильно, – раздался одобрительный голос тракториста. – А то, если до утра, то кто ж утром работать пойдет?
– Ты-то так и так не пойдешь, – хихикнул чей-то женский голос.
– Кто это там такой умный? – привстал Валера. Но его дернули за пиджак и посадили на место:
– Да сядь ты!
– Да я-то сяду! – огрызнулся тракторист. – Только потом у меня кто-то ляжет.
– Ишь, укладчик нашелся. Да кто под тебя ляжет-то? – раздался все тот же задиристый женский голос, и все засмеялись.
– Да сядь ты уже, – снова дернул Валеру сосед.
– Садись, садись, – зазвенел все тот же женский голос, – сиделку только свою не отдави!
Зал снова грохнул.
Эта короткая словесная перебранка сбила Пахомова с мысли, и он поморщился.
– Товарищи, товарищи, друзья, давайте только без лишней полеми... разговоров. Короче. Так вот. О чем это я? Национальная идея, которую предложил нам президент, заключается в том, что все мы, то есть вся Россия, объединяемся на почве любви к отечественной литературе. – Звучало это донельзя пошло, но так звучал, собственно, и сам указ. – Берем ее, так сказать, э-э-э... – Пахомов не нашел подходящего оборота и сделал вид, что закашлялся.
– За что ее берем? Я что-то не расслышал, – раздался чей-то хриплый бас.
– А ты, Петрович, как ни бери, все равно, не даст! – ответил все тот же бойкий женский голос, и опять все загалдели, соревнуясь в остроумии.
Антон решил не обращать внимания на местных юмористов, а и потому продолжил гнуть свою линию.
– Товарищи! Тихо! – уже почти на максимуме голосовых связок перекрыл он шум в зале. – В общем, каждый получает определенный текст известного писателя или поэта, учит его наизусть и через три недели, 31-го декабря сдает экзамен на знание оного. Из райцентра приедет комиссия – она и будет его принимать. Указ президента обсуждению не подлежит. Для тех же, кто откажется его выполнять, предусмотрено административное наказание, а именно денежный штраф. Так что не в ваших... в смысле – не в наших интересах манкировать... игнорировать... короче, не выполнять этот указ. Таким образом, каждый российский гражданин становится причастным к делу сохранения нашей культуры. Вот. Так. Тексты мы уже распределили. Пусть каждый по очереди поднимется на сцену для получения текста – ну, скажем. – Пахомов рукой показал очередность, – слева направо, с первого ряда по последний.
Бузунько одобрительно кивнул головой.
– А почему с первого по последний, а не наоборот? – раздался чей-то голос.
Пахомов растерялся.
– Ну какая разница?! – вдруг разозлился до того молчавший Черепицын. – Все равно все получат по заданию!
– Да я так... просто спросил, – уже виновато промямлил спросивший.
– Итак, начали, – обрадовался Пахомов, решив, что самое сложное уже позади, и народ, в общем и целом, идею если не поддержал, то, по крайней мере, не принял в штыки.
– Ну что застыли, как сопли на морозе? – снова разозлился Черепицын. Он понимал, что самое сложное еще далеко не позади, и хотел как можно быстрее добраться до финала этого спектакля. – Давайте, подходите. В порядке живой очереди. Без волокиты. Подошел, получил, расписался, отвалил, дал другому получить. И не надо вот эти вот ваши перешептывания, переглядывания. Устроили тут пансионат благородных девиц. Давай, Сериков, – обратился он к самому крайнему. – Покажи пример гражданской сознательности.
– Я? – испуганно отозвался Сериков.
– Нет, Пушкин, блин!
– А чего я?
– А того, что ты самым крайним сидишь.
Из зала Серикова подбодрили:
– Давай, Серега, не тушуйся.
Но Сериков сидел, как будто прилип к стулу. Сидевшая рядом с сыном мать Серикова повернулась к упрямому отпрыску:
– Ну что ты, Сереженька? Неудобно ж, люди ждут.
– Во-во, – поддержал ее Черепицын.
– Ну вот и иди первой, – огрызнулся Сериков.
– Матери-то не груби, – снова встрял Черепицын. – Давай, Светлана Юрьевна, покажи сыну пример.
Старушка преклонных лет вздохнула и медленно поднялась на сцену.
– Держи, Светлана Юрьевна, – Пахомов торжественно протянул Сериковой книжку.
Черепицын решил проявить максимальную заботу:
– Тебе, Светлана Юрьевна, мы выбрали задание попроще, покороче, так что не бойся.
– Да я не боюсь, сынок, – добродушно ответила старушка. – Только я енто... читать не умею.
Зал замер.
«Хорошенькое начало», – подумал Бузунько.
– Как это? – опешил Черепицын.
– Да так. Годков мне уже немало. А по малолетству и времени-то на учебу не было. Все работа да работа. Потом война. Вот.
Повисла нехорошая пауза.
– Тогда, Светлана Юрьевна, со слов сына учи, – разрезал звенящую тишину бодрый голос Черепицына, который тут же бросил хмурый взгляд на Серикова. – Здесь распишись.
Светлана Юрьевна обернулась в зал, но, не найдя там сочувствия, а только напряженные лица односельчан, вздохнула и поставила крестик.
– Вот молодец, Светлана Юрьевна, – похвалил ее Черепицы. – Теперь ты, Сериков. По примеру матери.
Тот неохотно встал и поднялся на сцену.
Пахомов выдал ему две книги в потрепанных обложках со словами: «Читай, учи, просвещайся. Здесь распишись».
– А почему две? – удивился Сериков.
– Потому что две, – невозмутимо ответил Антон. – В каждой по тексту.
Серега зашевелил губами, читая название первой книги. Затем открыл заложенную обрывком газеты страницу и снова зашевелил губами. В зале снова воцарилась гробовая тишина.
– Ну что такое, Сериков? – занервничал Черепицын.
– Не, а можно мне другую?
– Какую это другую? – передразнил его сержант. – Эта тебе чем не угодила?
– Да я не понимаю, что здесь написано, – обращаясь почему-то к залу, сказал Сериков. – Текст какой-то заумный, я половины слов не знаю.
– А ты что думал, тебе сборник анекдотов дадут? – сыронизировал Черепицын.
– Ну почему анекдотов? Просто... чего-нибудь полегче. Дали же вторым... – Сериков глянул на обложку второй книги, – Чехова.
– Это ж литературное на-сле-ди-е! А наследие легким не бывает. Я правильно говорю? – Повернулся за поддержкой к Пахомову сержант.
Но Антон только предательски пожал плечами, мол, всякое бывает. Тогда за Черепицына вступился майор.
– Кто там у тебя?
– Ба-ра-тын-ский, – по слогам прочитал Сериков.
– Ну и?
– Ев-ге-ний.
– И что?
– Аб-ра-мо-вич, – почему-то с ударением на «о» произнес отчество поэта Сериков. – Еврей, что ли?
– Какой еще Абрамо?..
– Да отчество это, а не фамилия, – устало встрял в диалог Пахомов. – И никакой он не еврей. Хотя принципиально это ничего не меняет.