Патриархат
Как я уже писала ранее (Bryson, 1999a), радикальный феминистский концепт патриархата отводит главное место такому угнетению, показывая, что на первый взгляд отдельные опыты — это часть единого целого, в котором тривиальные происшествия и проблемы связаны с широкими моделями власти и контроля. Они их поддерживают и отражают, в них приоритетность мужчин и их интересы настолько распространены, что даже кажутся невидимыми. В отличие от гендерно нейтральных понятий, таких как «гендерные режимы» или «сексуальный класс», этот концепт считает мужчин главными бенефициариями гендерной дискриминации, напоминая, что они — структурная доминантная группа, привилегированная не только материально, но и согласованной центральностью своего особенного восприятия и опыта.
Это осознание взаимосвязанности подчеркивает вызывающие эффекты различных форм темпорального неравенства и ее специфические способы поддержания и сохранения других аспектов женского подчинения. Это также означает, что в отличие от видения Джудит Батлер о свободном выборе, подрыве гендерного спектакля, когда люди «создают гендер», они, на самом деле, обычно не могут подобрать и смешивать гендерные атрибуты по своей воле, их поведение «ограничено общими правилами общественной жизни, культурными ожиданиями, рабочими нормами и требованиями» (Lorber, 2000, p. 83). В этом вопросе осуществляется дисциплинарный эффект, и обычно «создание гендера» включено «в систему взаимосвязей доминирования и подчинения» (Sirianni and Negrey, 2000, p. 65; см. также: West and Zimmerman, 1991). Как уже упоминалось в предыдущем разделе и будет еще обсуждаться в седьмой главе, основной способ «создания гендера» происходит через использование времени в соответствии с гендером; вот почему гендерные темпоральные нормы играют очень важную роль в поддержании неравного разделения труда в пределах дуалистической системы, в которой «мужчина — работник/не сиделка, а женщина — сиделка/не работник» (Boyd, 2002, p. 466).
Это все же не означает, что темпоральные нормы и патриархат — неизменяемые и женщины всегда обречены быть жертвами или «собственностью» мужчин в своеобразной игре с нулевой суммой. Как уже освещалось в первой главе и будет продолжено в седьмой, социальные институции не просто «существуют». Они имеют историю, сохраняются и изменяются через текущие социальные практики, и даже если эти практики в значительной мере могут создавать препятствия, будущее, они не просто так детерминируют. Поскольку патриархальные практики социально сконструированы, патриархальные нормы также могут оспариваться и модифицироваться от изменения этих практик, так же как и дискурс — например, через государственную политику, считающую, что «хорошие отцы» должны проводить достаточно времени со своими детьми, а «хорошие матери» — тратить часть своего времени на рабочем месте.
Важно отметить, что патриархат — это не система, например, как капиталистическое классовое общество, в нем отсутствуют всякие внутренне динамические эквиваленты капиталистической погони за прибылью. Это означает, что если капиталисты с благими намерениями не эксплуатировать своих рабочих ради извлечения прибавочной стоимости из их труда будут вытеснены из бизнеса, то в принципе равноправные и партнерские отношения между мужчинами и женщинами могут существовать. Однако патриархат до сих пор так же тесно связан с капитализмом. Как утверждала Линн Сигал (Lynne Segal), изменяющаяся природа патриархата, по этой причине, может быть понята только в контексте экономической эксплуатации и «все более тотального контроля транснационального капиталистического рынка» (Lynne Segal, 1999, p. 34; выделено в оригинале). В этом контексте, так как умеренные феминистские требования родительского отпуска и лучших прав для работающих неполный рабочий день вступают в противоречие с неограниченным стремлением к прибыли и свободной экономической экономикой — они будут восприняты в штыки могущественными экономическими интересами (см. феминистские дебаты о связи между капитализмом и патриархатом: Sargent, 1986; современное обсуждение Bryson, 2003; Davis, 2005).