функцию, — женщины часто прибегают к насилию, когда чувствуют себя загнанными в угол
и беспомощными. Например, тяжкие преступления, которые женщины совершают чаще, чем
мужчины, или наравне с ними, —детоубийство, жестокое обращение с детьми, избиение
стариков, убийство новорожденных, а также супружеское насилие и убийство супруга
совершаются женщинами в состоянии ужаса и беспомощности21.
Среди детей гендеризованность насилия также очевидна. Например, в трехлетнем возрасте
чаще всего насильственные действия совершает мальчик над другим мальчиком и реже всего
девочка по отношению к другой девочке. Агрессия мальчика по отношению к девочке
встречается намного чаще, чем агрессия девочки в отношении мальчика. Два финских психо-
лога провели сравнение физических, вербальных и «косвенных» форм агрессии. Они
обнаружили, что девочки всех возрастов (кроме самых маленьких) скорее проявят
«косвенное» насилие: оболгут кого-нибудь за его (ее) спиной, станут дружить в отместку
кому-нибудь, подговаривать «не дружить» с кем-нибудь. Мальчики всех возрастов проявляют
прямую и вербальную агрессию: удары, подножки, толчки, брань. Девочки всех возрастов
чаще используют мирные средства (говорят друг с другом, чтобы все выяснить, прощают,
жалуются учителям и родителям) для решения проблемы, чаще уклоняются от ее решения и
«дуются»22.
Некоторые данные свидетельствуют об уменьшении тендерных различий, касающихся
насилия. Исследование, проведенное в Финляндии, показало, что девочки в 1980-е гг. были
намного физически слабее, чем в 1990-е, как по самооценке, так и по отзывам сверстников.
Кроме того, исследование обнаружило рост приемлемости насилия среди девочек. А к концу
1990-х гг. насилие стало иметь положительную коннотацию для девочек — как нечто такое,
«что дает девочке возможность почувствовать свою власть, силу и делает ее популярной», т.е.
агрессия стала играть для девочек ту же роль, какую она исторически играла для мальчиков23.
Впрочем, данные о росте насилия среди женщин, т.е. об уменьшении тендерного разрыва, скудны
и отрывочны. В Со-
384
единенных Штатах женщины сегодня составляют 6,3% заключенных (приблизительно 75
тысяч), т.е. по сравнению с 1995 г. их число увеличилось на 9,1%. Половина женщин-
заключенных приходится на тюрьмы четырех штатов — Флориды, Техаса, Калифорнии и
Нью-Йорка. Заключенные-женщины по своему демографическому составу зеркально
отражают состав мужского населения тюрем (не по статьям закона): непропорционально
высокое число цветных, бедных, малообразованных и безработных. Однако насилие остается
самым гендери-зованным типом поведения в нашей культуре24.
Гендеризованность насилия: институциональная проблема
После успешных испытаний ядерной бомбы в ноябре 1952 г., когда произошел примерно в
тысячу раз более мощный взрыв, чем тот, что семью годами ранее разрушил Хиросиму,
Эдвард Теллер, ядерный физик и лауреат Нобелевской премии, послал своим коллегам
короткую телеграмму: «Это — мальчик». Теллер сам приравнял военное могущество —
способность к невиданному насилию — к мужественности. Эта ужасная трагическая связь
сохраняется неизменной, как для героев-воинов наших мужских фантазий, так и для
очкариков-ученых, которые создают технологии, с помощью которых не знающие страха
Рембо собираются завоевать мир.
Нетрудно перечислить фаллические образы и риторические приемы в этом огромном
историческом параде героев-воинов в расшитых мундирах и ученых в белых лабораторных
халатах, внушающих, что подтвержденная мужественность является твердой валютой для
воина и зубрилы, для пмдиатора и тихони. Популярные психологи уже исчерпали зг;ю
сексуальную фразеологию для описания мужественности. Одна феминистка связывает
мужскую воинственность с «завистью к ракетам», другая пишет, что мужчины «создавали
цивилизацию под действием образа вечной эрекции: возбужденного фаллоса». Эти образы
превращают тендер в экран, на который индивиды проецируют свои страхи и
психологические проблемы, сводя войну и организованное государством насилие к простому
сборищу мужчин, отчаянно доказывающих свою мужественность. Такая аргументация, как
мы увидим, небезосновательна, однако она не объясняет то институциональное насилие,
которое неявно присутствует в построении современного бюрократического государства. Для
объяснения нам необходимо исследовать