— Ну… — Я запнулся, протолкнул в горло комок, образовавшийся из-за всех этих промелькнувших в голове мыслей, и продолжил: — Это долгая история. Хочешь услышать?..
В тот вечер мы проговорили долго, часа три, и достаточно сумбурно. И главное, что я вынес из этого разговора, — мальчишка очень одинок. Любимцем отца и матери был его младший брат Георгий, а его самого отец гонял почем зря, частенько пеняя, что хоть он и наследник, но из Жорки толку вышло бы поболее — «уж больно, Никса, ты квелый». Все это способствовало развитию в мальчике неуверенности в себе и замкнутости. Его воспитатель, генерал Данилович, был более царедворцем, чем педагогом, к тому же по рождении Георгия он был назначен и его воспитателем и так же отдалился от первого воспитанника, потакая желаниям государя… Может быть, Николай именно потому впоследствии так безоглядно привязался к Аликс Гессенской, что впервые почувствовал в ком-то равном себе настоящую, искреннюю любовь. Я даже немного устыдился своего решения воспрепятствовать этому браку. Ибо, если это мне удастся, я лишу мальчишку его единственной и самой великой любви. Но иначе было нельзя. Больной ребенок — очень мощный рычаг, причем двойной, поскольку может послужить и в целях дискредитации венценосного отца, и для нелегитимного воздействия на него. Если получится, нельзя оставлять даже малейшего шанса на появление рядом с императором всяких авантюристов типа Распутина. Уж мне-то было прекрасно известно, чем это закончилось… Так что этот подросток искал в общении со своим необычно изменившимся дядей, о котором в последнее время в свете ходило так много слухов, возможность обрести не столько ответы, сколько родственную душу, так же, как он, пораженную страданием, одинокую и ищущую какую-нибудь опору. Например, в Боге. И пусть это желание, скорее всего, даже не осознавалось самим Николаем, я его почувствовал. И, каюсь, попытался им воспользоваться. Почему каюсь? Да просто… ребенок он еще. А с детьми так нельзя.
На крейсер мы прибыли в одиннадцать часов. Там нас уже ждали его командир, капитан первого ранга Тыртов, и Михаил Ильич Кази, начальник над Балтийским заводом.
— Угодно ли вашему императорскому высочеству самому провести экскурсию для цесаревича? — после отданного мне рапорта тихонько спросил Тыртов, покосившись на Николая, который стоял, озираясь, на палубе.
Я с деланым добродушием усмехнулся и махнул рукой:
— Нет уж, сами с Михаилом Ильичом показывайте племяннику свое хозяйство…
Ага, щас, три раза. Что я ему наговорю-то? Нет, кое-что я уже успел изучить. Скажем, чем отличается киль от клотика, представлял… и многое другое тоже. Но стоит мне только открыть рот и начать рассказывать хоть что-то — мореходы меня спалят на раз! А тут, может, и сам чему-то научусь.
Экскурсия действительно вышла очень познавательной, в том числе и для меня. Да еще мне совершенно случайно выпал шанс подтвердить свое зарождающееся реноме человека, озабоченного возрождением мощи флота. Дело в том, что приборы управления на крейсере располагались как-то по-дурацки. Штурвал — на юте, то бишь на корме, как это было в обычае на парусных судах, а машинный телеграф — на переднем мостике. Когда я обратил на это внимание, капитан Тыртов пожаловался, что на «Дмитрии Донском» на передний мостик вынесен и рулевой привод и он уже обращался к адмиралу Шестакову с просьбой сделать то же и на «Владимире Мономахе», но Иван Алексеевич отказал.
— Хм… — Я глубокомысленно наморщил лоб и развернулся к Кази: — Скажите-ка, Михаил Ильич, подобная переделка очень сложна?
— Да, довольно сложна, ваше императорское высочество, — тут же отозвался начальник над Балтийским заводом. — Тут же требуется паровую машину для рулевого привода ставить. Тяги-то рулевые через весь корабль пойдут, никаких сил их просто так ворочать не хватит. На «Дмитрия Донского»-то уже готовый привод поставили, который еще на «Генерал-адмирал» заказывали.
— А чего ж здесь не поставили?
Кази развел руками:
— Да уж больно велик оказался. В обводы не вместился.
Я плюнул. Опять головотяпство! Все вокруг благоговейно молчали — начальство гневается…
— Ладно. Вы вот что, прикиньте насчет привода — поместится ли, сколько времени займет переделка и как делать надобно, своими силами или опять в Англии заказывать.
— А почему в Англии? — обиделся Кази. — Неужели сами не спра…
— Михаил Ильич, — мягко оборвал я насупившегося Кази. — Вы сделайте, как я велю, а потом я приму решение. Мне к лету нужен боеготовый, а не полуразобранный крейсер. А мы еще даже в этом состоянии с его испытаниями не покончили. Как, кстати, вы с полковником Самойловым и штабс-капитаном Кутейниковым программу совместных испытаний подготовили? А то у двух однотипных крейсеров от одного и того же типа только корпус остался, всё остальное перекорежили под предлогом испытаний разной конструкции одних и тех же механизмов и выбора лучших решений. А никакой программы испытаний до сих пор нет. Крейсер летом в дальний поход уйдет — что делать будете?