— Ну, умеют наговорить много слов, ничего не сказав по существу, — усмехнулся великий князь. — Я считал, что подобным даром обладают дипломаты и придворные. Да вы, оказывается, полны неоткрытых талантов, Викентий Зиновьевич.
Штабс-ротмистр едва не вздрогнул. Вот как, великий князь запомнил его имя… «Интересно, что еще он знает обо мне?»
— Многое, — отозвался его императорское высочество.
И на этот раз жандарм действительно вздрогнул — не удержался. А вы бы удержались, услышав ответ на вопрос, заданный лишь в собственной голове?
— Но главного я пока не знаю, — продолжил великий князь. — А именно — подходите ли вы мне. — И он воткнул в штабс-ротмистра испытующий взгляд.
Канареев молча встретил его и в свою очередь дерзко уставился в лицо представителю императорской фамилии. Несколько минут они бодались взглядами, не уступая друг другу, что со стороны жандарма являлось откровенным вызовом, а затем штабс-ротмистр отвел свой. Но именно отвел, а не сдался… И похоже, великий князь понял это. И оценил. Потому что усмехнулся, после чего, постукивая палочкой, подошел к креслу, стоящему за столом, и уселся — впервые со времени начала беседы.
— Расскажите мне о себе, ротмистр, только по-настоящему. Я хочу знать, что вы за человек. Что вас волнует, что нет, о чем вы мечтаете, что ненавидите, а к чему равнодушны. Я понимаю, что для вас это сродни… канкану.[6] Но все же рискните. Мне надобно понять, насколько вы мне подходите.
— Для чего? — напряженно спросил штабс-ротмистр.
— Для моих целей, — довольно жестко сказал великий князь. — Кстати, о ваших разногласиях с Григорием Порфирьевичем Судейкиным можете не упоминать. Он мне сам поведал о них не далее как вчера вечером. Кстати, он намерен подать прошение об увольнении вас со службы.
Канареев стиснул зубы. Вот, значит, как… Ну что ж, об этом подумаем позже. Сначала удовлетворим любопытство его императорского высочества. Причем, похоже, можно уже особенно и не скрывать свои взгляды — все одно карьера кончена…
Когда штабс-ротмистр замолчал, его императорское высочество еще некоторое время сидел, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, затем выпрямился и помассировал шею.
— Я расскажу вам одну историю, — негромко начал он. — В одной далекой стране умами молодых отпрысков из богатых семей завладела идея… — Великий князь сделал эффектный жест, ранее штабс-ротмистру не встречавшийся: согнул левую руку в локте и щелкнул вскинутыми вверх пальцами. — Назовем это идеей всеобщего счастия. Нынешние времена благосклонны к наукам, которые демонстрируют поразительные успехи во всех областях. Успехи химии дают нам возможность пользоваться различными веществами и материалами, каковых никогда не было в природе. Успехи механики позволяют нам пересекать океаны, опускаться в водные глубины, преодолевать огромные леса и бескрайние степи в мгновение ока. — (От внимательного взгляда ротмистра не ускользнул легкий намек на усмешку, как будто на самом деле его высочество совершенно не считал это «мгновение ока» таким уж мгновением.) — Успехи в области электричества позволяют нам обмениваться молниеносными сообщениями, находясь за тысячи верст друг от друга. — Великий князь усмехнулся эдак печально. — Вот многие и решили, что и вопрос, как сделать всех счастливыми, тоже можно решить по науке. Высчитать, так сказать, счастие алгеброй. Создать настоящую теорию полного человеческого счастия и совершенной справедливости. — Он запнулся и отчетливо скрипнул зубами, отчего штабс-ротмистр слегка ошалел.
«Столь сильные чувства по отношению к каким-то отвлеченным теориям?.. Впрочем, те же народовольцы были уверены, что убивают во имя светлого будущего. Неужели его высочество…» — тут Канареев отбросил все свои мысли и жадно уставился на сидящего перед ним человека.
— Их уже сейчас много, — продолжил между тем великий князь, — самых точных, научных, истинных, на любой вкус: социализм, как классический,[7] так и марксистского толка, анархизм господина Прудона, старый добрый либерализм, а будет еще больше… я в этом уверен… — Его императорское высочество вздохнул. — Я не знаю, как в будущем назовут новую, самую верную теорию, объясняющую всё, — возможно, теорией этногенеза, или геополитикой, или солидаризмом, а может, как-то еще, но знаю точно: для ее приверженцев она так же будет полной и абсолютной истиной. Впрочем, я отвлекся… Так вот, молодые люди желали всеобщего счастья. И побыстрее. И естественно, с собой во главе. Как я уже говорил, они были по большей части из богатых или просто обеспеченных семей, так что вопросы зарабатывания денег для ежедневного выживания их не особенно волновали. А вот свободного времени у них было много, и они тратили его на обсуждение того, что надобно сделать, дабы это всеобщее счастие побыстрее наступило. Вам надо объяснять, к чему они в конце концов пришли?
6
Канкан — энергичный французский танец, часто исполняемый в кабаре. Долгое время считался непристойным. До конца XIX века выступал в виде этакого протостриптиза.
7
В конце XIX века еще существовало разделение на марксистов и классических социалистов, исповедующих идеи Фурье, Оуэна и прочих. Социалистами-утопистами классических социалистов стали называть только после победы социалистической революции в «одной отдельно взятой стране».