Все молча направились к сараю.
— Вы попали в аварию? — спросил водитель грузовика.
— Нет, — ответил шофер, — просто я врезался в камень на дороге. Целую ночь не спал.
— Понятно.
— Свари-ка им кофе, не видишь, что ли, в каком они состоянии? — крикнул кто-то продавцу.
— Может быть, выпьете коньяку? Вам не повредило бы.
— Давай и коньяк.
— Расскажи нам, как все это случилось.
Шофер выпил рюмку до дна.
— Налей-ка еще, — сказал он продавцу. — Ну и ночь нам выдалась. Пока мы туда ехали, он всю дорогу молчал. Его то бросало в жар, то бил озноб, несколько раз он терял сознание. Мы уложили его на заднем сиденье, но легче ему все равно не стало. Я гнал вовсю. Один бог знает, как нам удалось не свалиться в пропасть. Мы все спрашивали его: «Реиз, как ты себя чувствуешь», но он только молча смотрел на нас, словно хотел сказать: плохо, братцы, плохо. Наконец мы добрались до города. Его сразу положили в больницу. Мы приходили туда каждые полчаса и спрашивали, как он. Санитары были очень обеспокоены. Раньше нужно было его привезти, сказал один из них. Мы поняли, что дело плохо. Мы хотели повидать его, но нам не разрешили. Наступила ночь. Мы бродили из одного кафе в другое. В гостиницу нам идти не хотелось. Где-то около одиннадцати мы снова пошли в больницу, чтобы узнать, как он там. И очень удивились, потому что нам сразу разрешили зайти. «Как он?» — спросили мы санитара. «Плохо, — ответил тот. — До утра не дотянет». Тогда мы поняли, почему нас пустили внутрь. Он умирал. Его сводила судорога. Лицо у него стало совсем темным. Увидев нас, он кивнул. Потом долго смотрел на царапину, словно хотел сказать: это все из-за тебя, пакость этакая. Он очень мучился, бедняга… Вот так все и кончилось. Налей-ка еще, черт побери! Эх!
В сарае стало тихо. Было слышно, как стучит по крыше полуоторванный кусок рубероида.
— Просто не верится, — сказал кто-то. — Был человек и нет его.
— Ушел от нас Реиз. И как это могло случиться?
— Хороший был человек — добрый, простой.
— Смельчак.
— Да. Смельчак.
— Кто его жене скажет?
— Ох, и не говори.
— Не зря ей, бедняге, не нравилась эта работа. Будто чувствовала беду. «Когда ты перестанешь раскапывать эти могилы?» — спрашивала она его в письмах. А он ей отвечал: «Подожди еще немного».
— Она очень беспокоилась, — сказал шофер. — Я как-то привез ей письмо, и она мне пожаловалась: «Столько лет ждала его, когда шла война, и теперь он будто снова на войне».
— Да, столько лет воевал с фашистами, победил их, а в конце концов все-таки погиб из-за них.
— Словно они отомстили ему после смерти.
— Отомстили через двадцать лет.
— Враг — он всегда враг, даже мертвый.
— Это верно.
— А эти два черных ворона молчат, — хрипло сказал шофер, с ненавистью глядя в сторону священника и генерала, стоявших в своих длинных плащах возле развалин моста. — Ну что, довольны теперь, а?
— Тихо! Не говори глупостей, Лило!
— Мы потребуем, чтобы его похоронили на кладбище павших героев.
— Конечно. Сегодня же отправим телеграмму в Комитет партии, в Тирану.
— Сначала нужно сообщить его жене.
В сарае снова наступила глубокая тишина, слышно было только, как ветер треплет кусок рубероида.
— Отняли у нас Реиза, — проговорил кто-то печально. — Убили они его.
Ветер стучал по крыше.
Глава без номера
— Нашли что-нибудь? — спросил священник.
— Нет, — устало ответил эксперт, осторожно ступая по большим комьям глины.
— Странно, — сказал священник.
— Копаем теперь в двух местах, отступив немного в сторону. Где-нибудь здесь должны найти.
К ним подошел генерал. Сапоги у него были вымазаны красной глиной, и он с трудом вытаскивал их из грязи.
— Ну что? — спросил он.
— Пока ничего, — ответил эксперт. — Никак не можем найти.
— Придется, видно, бросить поиски, — сказал генерал. — В каком он был звании?
— Лейтенант.
— Кто знает, куда он мог уползти, раненый.
Редкие капли дождя падали на красную глину. Небо у горизонта словно было завешено багровым занавесом, на землю падали красные, тревожные отсветы.
— Нашли! — закричал вдруг один из рабочих.
Эксперт отправился обратно к яме, ступая осторожно, чтобы не поскользнуться. Священник последовал за ним. Вернулся он расстроенный.
— Зря старались, — устало проговорил он. — Этот не из наших.
— А кто он? — спросил генерал.
— Эксперт говорит, что скорее всего английский летчик.
— Что будем делать? — спросил рабочий.
— Поехали, — сказал генерал. — Больше нам здесь нечего делать.
— А куда девать англичанина? — спросил рабочий.
— Закопайте снова, — сказал священник. — Ничего не поделаешь.
— Не наше дело с ним возиться, — сказал генерал. — Нужно закопать его обратно. Потеряли день. Совершенно впустую.
Глава без номера
Жили-были генерал и священник, и отправились они однажды за удачей. Нет, не за удачей они отправились. Они отправились собирать кости солдат, убитых во время большой войны. Шли они, шли по высоким горам и бескрайним равнинам и все искали и собирали эти кости. Место было унылое, мрачное. Не переставая, дули ветры и лили дожди. Но они не свернули со своего пути. Собрали они, сколько собрали, и вернулись, чтобы пересчитать собранных. Вышло, что многих еще не хватает. Тогда обули они сапоги, надели плащи и снова отправились в путь. Шли они, шли по высоким горам и бескрайним равнинам. Погода была плохая, ненастная. Устали они, просто всю душу вымотала у них эта работа. Ни ветер, ни дождь не говорили им, где лежат те солдаты, которых они ищут. Собрали они, сколько собрали, и снова вернулись, чтобы пересчитать собранных. Пересчитали, и вышло, что многих они еще не нашли. Тогда, усталые, измученные, опять отправились они в дорогу, в долгую дорогу. Шли они, шли, и не было этой дороге конца. Была зима, шел снег.
— А медведь?
— И тогда вышел им навстречу медведь.
Эту сказку генерал повторял про себя почти каждый вечер, собирался рассказать ее, вернувшись, одной из своих племянниц. Его маленькая племянница, прослушав сказку, обычно спрашивала: «А медведь?»
Глава девятнадцатая
Наконец, на десятый день, они стали спускаться по петляющей автостраде все ниже и ниже, оставляя позади вершины гор.
Это был их последний маршрут, самый тяжелый. В горах все время шел снег. Десять дней подряд генерал не мог ничего разглядеть сквозь стекло машины. Бесконечная монотонность шоссе утомляла его.
Со всех сторон вздымались горы — высокие, холодные, надменные. Кое-где, в ущельях и на голых пустынных плоскогорьях, работали бригады молодых парней и девушек, они осваивали целинные земли, насыпали террасы. Террасы были длинные, они опоясывали склоны гор, словно бесконечные траншеи. Снег сыпал сухой, безразличный ко всему. Ночевали они в селах, а днем уезжали в горы.
Горные стрелки нашли свою смерть во время одной из зимних операций. Албанских кладбищ здесь тоже было много.
Местность была для их работы, наверное, самой неподходящей. Кладбища покрыты снегом, они с трудом ориентировались по топографической карте. Снег точно не хотел отдавать им то, что погребено под ним. Он покрыл все прекрасным, умиротворяюще-белым покрывалом, а кирки и лопаты его уродовали, прекрасное покрывало рвалось, расползалось в клочья, глубокие раны так и оставались до нового снега.
Автострада извивалась змеей. Автомобиль ехал впереди, за ним — грузовик с белым от снега брезентовым верхом, и генералу показалось, что они едут по той же дороге, что и вчера, и что вообще на свете нет ничего, кроме этого узкого горного шоссе, так круто петляющего, но никуда не ведущего. Именно теперь, когда их работа уже подходила к концу, он начал сомневаться, выберется ли он когда-нибудь отсюда.
На поворотах снова появлялись доты с узкими амбразурами, вертикальными и горизонтальными, похожими на рты, разинутые от удивления или скривившиеся в презрительной усмешке. Генерал смотрел на них, и ему казалось, что он теперь никогда не сможет избавиться от воспоминаний об этих застывших в иронической ухмылке каменных лицах.