Нет, сказал себе генерал. Лучше найти кого-нибудь другого. Наверняка можно найти. Панихида начиналась через две минуты. Церковь видна была издали — красивая, построенная в современном стиле. Перед ее ступенями, на оживленной улице, стояло множество роскошных автомашин самых разных марок.
Прибыли дипломаты из иностранных посольств, подумал генерал и быстро взбежал по мраморным ступеням. Панихида уже началась. Он обмакнул кончики пальцев в чашу со святой водой, стоявшей справа, перекрестился и отошел в сторону. Он взглянул на священника, который вел службу, но слышно было плохо, и он принялся разглядывать развешанные повсюду черные траурные полотнища и установленный посреди церкви пустой гроб, тоже обитый черной тканью. В полумраке горели свечи, все были в траурных костюмах, и хотя сквозь высокие витражи и пробивался солнечный свет, в церкви было мрачно и холодно.
Священник молился за души покойных солдат. Лицо его было бледным от бессонницы, а серые глаза смотрели устало и страдальчески. Дипломаты слушали внимательно, с серьезными лицами, и в церкви кроме запаха свечей и ладана витал тонкий аромат дорогого одеколона.
В полной тишине заплакала вдруг женщина. Из нашего посольства, подумал генерал.
Голос священника проникал во все уголки церкви, набатно-гудящий и торжественный:
— Requiem aeternam dona eis. [22]
Стоящая перед генералом женщина разрыдалась и достала платок.
— Et lux perpetua luceat eis, [23]— продолжал священник, глядя вверх, на распятое тело Христа. — Requiescat in расе, [24]— закончил он, и голос его отозвался эхом во всех уголках церкви.
— Amen, [25]— произнес дьякон.
В наступившей тишине генералу казалось, что он слышит даже тихое шуршание горящих свечей.
Мир праху, повторил генерал про себя, чувствуя, как его сердце наполняет тоска.
И когда священник поднял вверх просвиру, когда все опустились перед ним на колени, а он поднял чашу с красным вином и стал вкушать тело Христово и пить кровь его за спасение их душ, генерал вдруг представил себе этих солдат — тысячи и тысячи солдат, с алюминиевыми котелками в руках, стоящих у огромного котла в очереди за порцией фасоли, и от лучей заходящего солнца на котелках и стальных касках играют пурпурные, неземные, потусторонние отсветы.
Да озарит их вечный свет, повторил он про себя, опустившись на колени и мрачно уставившись на холодные мраморные плиты. Прозвенел колокольчик, и все поднялись.
— Ite missa est, [26]— прогремел голос священника.
— Deo gratis, [27]— подхватил дьякон.
Публика направилась к выходу. На улице уже негромко урчали моторы, и когда генерал вышел, машины дипломатов стали трогаться с места одна за другой. На остановке возле церкви он дождался автобуса, прошел к большому заднему стеклу и встал там.
— Граждане, берите билеты, — сказала женщина-кондуктор.
Он понял слово «билеты» и спохватился. Сунул руку в карман и достал сотенную бумажку.
Он догадался, что кондуктор спросила, нет ли у него мелочи, и отрицательно покачал головой.
— Три лека, — проговорила она и, показав ему три пальца, повторила свой вопрос.
Генерал снова покачал головой.
— Да он иностранец, товарищ, — нехотя проговорил высокий парень.
— Это я и сама сообразила, — сказала женщина и стала набирать ему сдачу.
— Наверное, какой-нибудь албанец из Америки, — сказал старик, сидевший возле кондуктора. — Из тех, что совсем забыли албанский язык.
— Нет, папаша, он иностранец, — сказал парень.
— Уж ты мне поверь, — настаивал старик, — я в этом хорошо разбираюсь, он из этих, из Америки,
Генерал понял, что говорят о нем и что его приняли за американца.
Пусть считают меня кем угодно, подумал он.
Когда автобус остановился перед Национальным банком и все стали выходить, он встретился взглядом со стариком.
— Ол райт, — громко сказал ему старик, выходя из автобуса, и засмеялся, очень довольный собой.
Генерал пробился сквозь толпу крестьян, дожидавшихся автобусов на Камзу и Юзбериши, и очутился на большом бульваре. В авиакомпании он пробыл недолго. Спрятав билет в карман, он вышел на улицу Дибры.
Здесь перед фруктовыми лавками, возле закусочных и у большого универмага толпился народ. Проходя мимо универмага, генерал решил купить какой-нибудь сувенир.
Постояв немного перед витринами, он зашел в магазин. Сувениров было много, самых разных, и он внимательно их разглядывал. Ему всегда нравилось покупать сувениры.
А что, интересно, покупали на память солдаты, уезжая из Албании?
Маленький человечек у него в голове вдруг снова забил в барабан, сначала медленно, а затем все быстрее, быстрее, быстрее. Только теперь он не сидел, скрестив по-турецки ноги, а стоял блестящий, черно-белый, в красной джокэ с черными лентами, а на голове у человечка была телешэ. Он стоял и бил в барабан — весь из сверкающего фарфора, и генерал не мог отвести от него глаз.
Он показал на него рукой.
Девушка достала с полки фигурку, завернула и протянула ему.
Глава двадцать третья
Бам-бара-бам, бам-бара-бам, бам-бам-бам.
— Хэлло.
Генерал, удивленный, обернулся.
— Хэлло, — ответил он.
На тротуаре перед отелем стоял генерал-лейтенант. Левый рукав его шинели был засунут в карман, а в правой руке он держал трубку.
— Как вы себя чувствуете?
— Плохо, — сказал генерал. — А вы?
— Я тоже неважно.
Генерал-лейтенант затянулся и вынул трубку изо рта.
— Прежде всего, хотя и прошло уже довольно много времени, я хотел бы принести вам свои извинения за тот прошлогодний инцидент, — сказал он, глядя в сторону. — Мне вручили ваш протест. Но я заверяю вас — это случилось не по моей вине, и я очень сожалею об этом.
Генерал рассеянно посмотрел на него.
— А кто же был виноват? — спросил он.
— Мой компаньон. Это он напутал. И не только в тот раз. Пойдемте, посидим где-нибудь. И я все вам расскажу подробно.
— Извините, у меня сейчас нет времени. Поговорим здесь.
— Тогда лучше отложим до вечера. А как у вас все прошло?
— Я же сказал — плохо, — повторил генерал. — Дороги были очень плохие.
— Да, да…
— Кроме того, у нас умер рабочий.
— Умер? Почему? Несчастный случай?
— Заразился.
— Каким образом?
— Толком так и не выяснили. Наверное, поцарапался обломком кости или ржавым осколком.
Генерал-лейтенант удивленно покачал головой.
— Вы, конечно, выплатите семье компенсацию?
Генерал кивнул.
— Никогда мне еще не доводилось видеть столько гор, — сказал он немного погодя.
— А сколько их у вас еще впереди.
— Нет, мы уже все закончили, — сказал генерал. — Это был последний маршрут.
— Закончили? Вот здорово. Ну, значит, это мне доведется увидеть их снова.
— Повсюду горы, а молодежь разбивает на них террасы. Вы видели?
— Ну да. Копают, все время копают.
— Насыпают новые поля, будут опять выращивать хлеб.
— Я видел в одном месте, что они засеяли даже железнодорожную насыпь.
— Где они только не сеют. Похоже, им не хватает земли.
— Наверняка они рады, что мы забираем солдат.
— Да. Опустевшие кладбища они тут же распахивают. Это они называют «дегероизировать» землю.
Генерал засмеялся.
— А у вас как дела? — спросил он.
— Плохо, — ответил тот. — Мы уже больше полутора лет кружим по всей Албании, но до сих пор очень мало сделали.
— У вас возникли какие-то трудности, вы говорили.
— Да, трудностей у нас хватает, — сказал генерал-лейтенант, глубоко вздохнув, — а тут еще это происшествие.
— Какое происшествие?
— Очень неприятное. Видите, я брожу в одиночестве? Постойте-ка. Вот что я хотел вас спросить — где же ваш коллега, святой отец?