Прищурившись, Брешковская вспоминала свой побег по тайге из Баргузина с Тютчевым.
— Ну да — заговорила страстно и тихо старуха, — бегите, дорогой, бегите и прямо в Женеву к Михаилу Гоцу, там все наши сейчас, я сообщу, а вы перед побегом бросьте открыточку на адрес Бонч-Осмоловских, в Блонье, Минской губернии «поздравляю, мол, со днем рожденья».
Когда Нина вошла, бабушка рассказывала:
— Мы с Гоцем то сначала не поладили. Он мне говорит: — «все вы к крестьянству льнете бабушка, а пора уж с этим кончать». Ну, а потом помирились. Вернулись? — обратилась бабушка к Нине. — А я вот видите все сижу, никак выбраться не могу, да ведь редко доводится с такими людьми то как Борис Викторович поговорить, душу то отвести.
— Что вы, что вы, я очень рада, вы бы у нас переночевали Катерина Константиновна.
Брешковская засмеялась.
— Ах, барынька, сразу видно что плохая вы кон-спираторша, да разве ж можно у поднадзорного мне каторжанке ночевать? Что вы, милая. Это раз было в Минске… — начала новый рассказ бабушка, но мельком увидав часы, спохватилась.
— Ох, силы небесные, заболталась. Мне ведь с сегодняшним ночным дальше. Вот если б вы меня до вокзала проводили, Борис Викторович.
Брешковская поднялась. Когда вставала, Савинков заметил, что стара уж бабушка, пересидевшие кости подняла с трудом.
— Вы куда же сейчас Катерина Константиновна?
— В Уфу. Там много народу. Есть и из марксистов, Ленин, Крупская. Только, ох уж не люблю, грешница, я этих механиков, не нашего поля ягоды, не нашего батюшка — говорила бабушка, надевая сибирскую мужскую шапку с наушниками.
Весна шла с развальцем, как насносях баба. Снега пошли таять голубыми ручьями. В апрельский голубой день уехала Нина. Савинков ходил к пристаням говорить с архангельскими рыбаками, об Архангельске, о кораблях в Норвегию. Присматривался нет ли подходящего. Даже пил с рыбаками водку в трактире Проскурятина. Но толком рыбаки ничего не рассказали. Время шло. Ждать было трудно. Савинков без обдумыванья решил бежать в понедельник.
В широком, английском пальто на рассвете вышел он из дому. Находу, в утреннюю свежесть сказал: «начинается».
На вокзале с чемоданчиком прошел в купе первого класса. Как бы отвернувшись, наблюдал в дверное стекло платформу. Элегантный господин закрывался «Новым Временем», пока не ударил третий звонок. Савинков высунулся из отходящего поезда. На платформе в синих рейтузах ходил спокойно жандарм. Начальник станции медленно шел в служебную.
Навстречу бежали ели. Окно наполнялось прелью просыпающихся лесов. Свежесть мешалась с гаревом дудящего паровоза. Савинков походил на англичанина, ехавшего на архангельские лесопильни.
Но когда рельсы стали раздваиваться и по сторонам замигали дощатые домики, у Савинкова екнуло сердце. Паровоз пел сиреной. «Не запереться ли в клозете, из окна буду видеть всю платформу?» Поезд шипел тормазами. «Ерунда», — сказал Савинков, идя коридором.
В буфете 1-го класса под пыльной пальмой Савинков крикнул: — Кофе и сухарей!
— Когда отходит пароход на Печеньгу — спросил англичанин лакея, поднесшего кофе.
— На Печеньгу-с сегодня в 5.1 5.
— Через час?
— Так точно.
— Сколько езды до пристани?
— Минут пятьдесят.
Савинков бросил рыжий рубль и кинулся к выходу.
Кляча шла вскачь по архангельской площади.
— Да скорей же! — кричал Савинков.
У пристани был виден дымивший трубами пароход с золотой надписью над клюзом «Император Николай 1-й». По сходням шли люди. В кассе, не торопясь, плавали пухлые руки барышни.
— Скорей барышня, пароход отходит!
Руки выкинули билет, отсчитывая сдачу. Барышня могла бы слышать бой сердца. Оно ударяло еще сильней, когда за минуту до отхода в давке на сходнях Савинков скользнул на пароход.
«Запереться?» Савинков повернул ключ каюты. Минута длилась годом. Низким, пронзительным гудом заревел «Николай 1-й». Архангельские берега стали отходить…
Прыгавшие волны Белого моря были грязны. Савинков ходил по палубе. Самым подходящим казался бронзовый скуластый штурман с глазами моржа и мясистым носом. Ветер несся встречь кораблю. Рвал одежду, обжигая ледяными иглами.
— Сколько узлов идем? — подходя к штурману спросил Савинков, ветер обтянул его пальто, трепля вокруг тела.
— А сколько вам нужно? — пробасил штурман, взглянув из под седых бровей.
— Да мне все равно, — засмеялся Савинков, — я не тороплюсь, мне в Печеньгу, только ветер вот встречь, того гляди с палубы сорвет, вот и спрашиваю.