Искренно преданный вам Л. Ратаев.
Р. S. На днях посылаю вам новые интересные данные. Письма отправляйте на 79 рю де Гренель.
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Царь был жесток, как дегенеративный ребенок. Когда в Мариинском дворце, сделав жест руками, будто он тонет, упал министр Сипягин, царю боялись доложить. Зная византийское коварство и больную волю императора, никто не знал, что будет доложившему.
Это он, невнятно говоря, приказывал убитому Сипягину брать круче в подавлении российского мятежа. И не слушая доклада, говорил:
— Самое ненавистное слово для меня — «интеллигенция». Я хочу, Дмитрий Сергеевич, чтобы академия наук вычеркнула слово «интеллигенция» из словарей.
Министр опускал бледную голову в седой бороде. Но даже он, холодный слуга монарха, вернувшись сетовал жене, говоря о «коварстве и неправдивости моего государя» и записывал в дневник, что «полагает столь жестокие меры не совсем даже разумными, но воля государя самодержавна».
Император сидел в кресле в Малахитовой гостин-ной Зимнего дворца. Он не о чем не думал. Он думал о вальдшнепиной тяге. Он любил тягу, а был апрель. Шурша длинными шелками, вошла мать, императрица Мария Федоровна. Положив жилистую руку старухи на уже полысевшую голову сына и ощутив жидкую мягкость волос, сказала:
— Ники, случилось несчастье.
Император взглянул, побледнев.
— Кто нибудь болен из детей?
— Нет. Твои дети здоровы. Убит, — Дмитрий Сергеевич Сипягин, — сказала императрица холодно, однотонно, как на сцене театра.
Император закрылся ладонями, прошептал:
— Это бесчеловечно.
Но тут же вскрикнул: — Как они смели! Кто убил!?
— Какой то студент Балмашов, я не знаю, Ники. Ты должен быть тверд, как твой дед и отец, ты должен наказать преступную страну, родящую убийц и негодяев.
У императора около губ показались маленькие пузырьки. Он прошептал: «повесить, без суда повесить, я покажу им!» И сжал сморщенные кулаки бессильных рук.
Императрица вышла, шурша длинными шелками по янтарному, ласковому паркету дворца.
Николай П-й сидел в том же кресле. Он думал о тяге. За окнами таял апрель, разливая томительную сладость петербургской весны. Император старался забыть об убийстве министра. Он знал, что должен беречь себя.
Тихими шагами прошел он в кабинет. Тихо за ним слабыми отсветами колебалась на паркете его фигура. Николай П-й стоял у окна, смотрел на капель. И вдруг стало страшно. Он вспомнил над главной гауптвахтой дворца, в столовой, взрыв Халтурина. Вспомнил дознание производимое Плеве. Как Плеве, волнуясь, говорил о возможности второго покушения революционеров на жизнь монарха.
Николай П-й бесшумно повернулся. Быстрыми шагами пошел на половину императрицы. Было жутко итти дворцом мимо караульных кавалергардов. Он не мог уж думать о тяге, апреле. На янтарном паркете слабо колебалась за ним тень. И шаги отдавались тихими, благородными эхами.
Царь чувствовал, что он зол на Сипягина за то, что его убили. «Неужель он не мог себя уберечь??? Убийство во дворце???» Ладони царя были потны. «Так может совершиться грех цареубийства???»
Императрица Александра знала, что он придет. Знала, что посоветовать и как успокоить.
— Ты слышала, Алис, — войдя, по английски сказал бледный царь.
Императрица наклонила голову. Подошла к нему, обняла и поцеловала в щеку. Когда они сели, император проговорил, болезненно морщась:
— Алис, они будут меня мучить, они все набросятся, все будут просить за того, за другого, я боюсь этого, Алис, я не люблю! — вскрикнул царь.
Императрица не перебивала.
— Ты знаешь, Алис, я даже зол на Сипягина, что его убили, мне его нисколько не жалко!
— Ники, опомнись, мы христиане, к тому же Дмитрий Сергеевич был твоим верным слугой.
Царь молчал.
— Кого ж ты посоветуешь? — сказал он тихо.
— Плеве.
— Плеве? — Ведь он сам у окна, смотря на капель, вспомнил Плеве.
— Ты думаешь, Плеве будет хорош? Да, я его назначаю. — Царь встал, поцеловал руку жены и вышел.
Опять шаги гулковато отдавались по залам дворца. Император шел быстро мимо караульных кавалергардов, думая в такт шагам «я назначу Плеве, назначу, я так хочу, я не буду слушать Витте, Плеве усмирит негодяев».
К царю в бэль-этаж лисьей походкой поднимался престарелый барон Фредерикс. Министр двора имел «право входа за кавалергардов». И войдя в кабинет императора, проговорил, наклонив голову:
— Ваше величество, письмо от князя Мещерского.
Министр двора остановился у двери. Царь любил Фредерикса. В письме князя Мещерского стояло: — «…умоляю тебя, для спасения родины, назначь взамен павшего на посту Сипягина беззаветно преданного тебе Плеве…»