— Почему же каюк? Ведь паспорт прописан, все в порядке?
— В порядке то в порядке, да лучше к фараонам не попадать, — улыбнулся Петр, обнажая зубы.
Машина прервалась. Зал мгновенно наполнился грохотом, перекатным шумом голосов. Кто-то вдребезги пьяный закричал откуда то, словно с полу: — Музыка! Хозяин, музыку!
Машина загремела маршем.
— С Иваном Фомичем видаетесь?
— Через день. У него тоже дела идут. Часто видит. Все двигается по углам. По Фонтанке, — к вокзалу. Все время отмечает, хочет выследить до минутной точности, когда где едет.
— Иногда наверное меняют маршрут.
— Пока что все одним едут.
— Вы когда увидите Ивана Фомича?
— Завтра.
— Скажите, чтобы послезавтра в десять ждал на Литейном у дома 33.
— Ладно. А простите Павел Иванович, что Иван Николаевич приехали?
— Нет пока не приехал. А как вы думаете, Петр, за вами слежки нет?
Петр покачал головой.
— И Иван Фомич не замечает?
— За ним и вовсе нету. Становится у самого департамента, сколько раз жандармских полковников возил, — тихо засмеялся Петр.
— Стало быть все как по маслу? — улыбнулся и Савинков. — Скажите, верите? — сказал тихо, наклоняясь к нему.
— Кто знает, — пожал плечом Петр, — должны, Павел Иванович по всем видимостям. А на все воля божья. С его помощью, — смеялся Петр.
Савинков сказал спокойно, холодно: — У вас не должно быть никаких сомнений, товарищ Петр. Ясно как день, наш и кончено!
— Тоже думаю, только Павел Иванович, ну ведем наблюдение все такое, а кто метать будет? Неизвестно. Я такого мнения, уж если рискую вешалкой, то пусть за настоящее дело с бомбочкой, — испытующе смотрел на Савинкова Петр. Савинков увидал, что у этого человека чортовская сила, что он только так прикидывается шутками да прибаутками.
— Да правда, уж рисковать, так рисковать как надо, чтобы было за что, а то ведешь наблюдение, а приедет товарищ, шарахнет его по твоей работе и вся недолга, а ты опять не при чем.
Савинков улыбнулся. Этот уклон показался вредным.
— Вы стоите на ложной точке зрения, товарищ Петр. Для нас, для партии совершенно безразлично, кто. Надо убить. Вы ли, я ли, пятый ли, десятый ли, все равно: — убьет БО, а не вы и не я. То, что вы говорите, неверная, вредная точка зрения, — тихо проговорил Савинков.
Петр слушал, сведя брови. Потом взял пузатенький графинчик, выдавил из него последнюю рюмку, сказал как бы сам себе:
— Может и так. Хотя как сказать, у всех свои точки.
— А мы, — улыбнулся Савинков, — должны стоять на точке зрения партии. Иначе выйдет разбой, товарищ.
— Ну это положим, запускаете, Павел Иванович, — глядя вплотную улыбнулся Петр.
По Невскому вереницей неслись экипажи. Плыла особая, ночная толпа, которой может не бывало в других городах. Люди, часто пьяные, искали где бы на карту поставить жизнь, проиграть ее рискованней.
Шелестели шелковые юбки. Мелькала разрисо-ванность лиц. Мужчины гонялись за женщинами. На улицу вместе с криками вырывалась музыка. Кого то тащили в полицию за то, что слишком шумно проигрывал жизнь.
«Партия, террор, это так», — думал Савинков, — не мало, но и не все.».
— Пойдемте, поскучаем, — услыхал кошачий голос. Молоденькая проститутка дотронулась до локтя. У нее были зеленые глаза, небольшая фарфоровая фигурка. Савинков прошел. Приостановился, оглянувшись. Девочка заметила взгляд Савинкова, на лицо выплыла улыбка, она скосилась и подошла как то боком, пропев: — Все скучаете, молодой человек?
— Скучаю, — сказал Савинков взяв ее под руку. Она не ожидала, что отказавший господин вдруг прямо возьмет под руку, стало быть кончено, пойдет либо на квартиру, либо за углом в полинялые номера «Мадрид», где день и ночь проигрывают жизнь.
— А вы тоже скучаете?
— Ах, что вы, чего скучать.
— Почему же не скучать, когда скучно?
— Хи-хи-хи, — хихикнула девочка в руку, тут же откинулась лицом к Савинкову, обеїцая страсти-мордасти. Она всегда так делала, когда не знала, что ответить гостю и это выходило всегда приятно.
Савинков смотрел на пудреное лицо. На блестевшие совиные глаза, на очерченые губы.
— Зачем так сильно пудритесь?
— А вы ништо не любите пудреных? Чай белей то лучше, — сказала девочка и пошла вдруг весело вертя задом, прижимаясь к Савинкову.
Девочка была глупая, беспомощная, не умеющая торговаться, идущая на все. Она не знала, что молодость и, в сущности, красивое тело, стоят больше чем трешницы, которые дают сумасшедшие с Невского.
— Поедемте на извозчике, пешком далеко. — Подсадил ее в экипаж. Она села стремительно, ничего не говоря. В экипаже взял маленькую руку и сжал. Она привалилась, сияя кошачьими в темноте глазами. Савинков откинул, крепко обхватив за спину поцеловал в губы, ощутив запах пудры и слабый алкоголя.