Антон тянул в училище, лавируя между двойкой и четверкой, но теперь он стал Деникиным-старшим. Чему-то же он научился в этой жизни! И принялся за репетиторство двоих училищных второклассников. Антоний Деникин, плотный парнишка, со внимательным взглядом темных глаз на благородной физиономии, впечатлил родителей этих окончательных двоечников. Подрядился он за уроки получать 12 рублей в месяц.
Тяжело было в педагогах, особенно зимой, когда рано смеркалось. Возвращался Антон из училища часа в четыре, наскоро обедал. Бежал на один урок, потом на другой в противоположный конец города. Снова являлся домой к ночи, и надо было свои уроки готовить. Он забыл про игры и чтение любимых Густава Эмара, Жюля Верна. Праздников ждал манной небесной.
Зато с первого гонорара репетитора купил себе Антон коньки. Но недоступны ему были прекрасно пахнущие «сердельки», как эти смачные колбаски назывались. Во время полуденного перерыва они миражно дымились на буфетной стойке училищного коридора… Готовальню с чертежными инструментами пришлось приобрести на толкучке. Была она неполна, неисправна, и из-за этого учитель математики вкатил Деникину в четверть очередную Двойку, чертежником-то Антон был хорошим.
Надо было выкручиваться. Математика его доканывала, зато писателем Деникин оказался. Наловчился строгать для однокашников-поляков пачками домашние сочинения. Нелегкое это дело, требовалось изготовлять по три-четыре штуки на одинаковую тему к одному сроку. Но талантливо творил. Однажды занудный преподаватель литературы и русского инспектор Мазюкевич, прочитав работу Деникина под другим именем, обратился к реалисту, представившему сочинение:
– Сознайтесь, это не вы писали? Должно быть, заказали знакомому варшавскому студенту.
Трудился Антон больше за право пользоваться хорошей готовальней, другими учебными принадлежностями, отменными у «нанимателей». А поздними вечерами под своей фамилией писал стихи:
Посылал их в журнал «Нива», лихорадочно ждал ответов, которых не получал.
Пришлось самостоятельно мыслящему литератору Антону столкнуться и с местным «главным» по художественному творчеству – инспектором Мазюкевичем. Тот задал классное сочинение на такие слова известного тогда поэта:
Мазюкевич тенденциозно объяснил:
– В последней фразе поэт разумел удачу.
Деникин же, не разлучавшийся с церковью и после кончины отца, дерзко закончил это свое сочинение: «…И, конечно, Божье хотенье! Не «удача», как судят иные, а именно «Божье хотенье». Недаром мудрая русская пословица учит: «Без Бога – не до порога».
За такой пассаж «иной» Мазюкевич влепил Деникину тройку. Потом до самого выпуска Антон, несмотря на вес усилия, у инспектора больше четверки не поднимался.
В результате пилюль судьбы Антон Деникин остался в пятом классе на второй год. В среднем он получил по каждому из трех основных математических предметов в пятибальной системе – два с половиной. Обычно в таких случаях педсовет прибавлял для перевода недостающую «половинку». Директор Левшин настаивал на этом, но принципиальный преподаватель математики Епифанов категорически резюмировал:
– Нет – для его же пользы.
Деникин был, так сказать, урожденно самолюбив. Став второгодником, он измучился от стыда. К тому ж, мать жалко объясняла все понимающим знакомым, будто Антон оставлен «по молодости лет».
В то лето Антон работал репетитором со своими подшефными в деревне. Все свободное от занятий с учениками время он отдал сокрушению крепости математики. Учебники по алгебре, геометрии, тригонометрии проштудировал от корки до корки. Полностью перерешал включенные в них задачи…
Воскликнул Деникин в конце лета:
– Ну, Епифаша, теперь поборемся!
Преподаватель Епифанов был влюблен в математику, лиц, не знающих ее, считал дураками. В классе он всегда выбирал двоих-троих особенно способных к предмету и только с ними занимался серьезно, относясь едва ли не как к равным. Этих вундеркиндов реалисты называли «Пифагорами». Элита никогда не вызывалась к доске, неизменно аттестовывалась Епифановым в четверти круглыми пятерками. Лишь когда класс тонул в его страстных объяснениях, учитель приглашал кого-то из «пифагоров» их повторить. И те, бывало, разъясняли гораздо понятнее.