Вероятно, это сильно задело наиболее влиятельную часть аудитории. Но докладчик не дрогнул. Перед очередным выступлением он обратился к аудитории: «Мне сообщили, что некоторые из участников минувшей кампании выражают крайнее неудовлетворение по поводу моих сообщений. Я покорнейше прошу этих лиц высказаться. Каждое слово свое я готов подтвердить документами, зачастую собственноручными, тех лиц, которые выражали претензию». На призыв никто не откликнулся. Несмотря на заинтересованность, проявленную царем, подготовка истории русско-турецкой войны 1877–1878 гг. была снова отложена и увидела свет только в 1905 году.
Академию Генштаба лихорадило. Делались попытки преобразовать ее направленность. То в специальную школу комплектования Генерального штаба, то в военный университет, призванный обеспечить потребности Генштаба, и всей армии «для поднятия ее военного образования». Но ни одно из начинаний не увенчалось успехом. Академия в целом сохранила свои классические устои.
Академическое обучение продолжалось три года. Первые два целиком заполнялись лекционными курсами по военным и общеобразовательным паукам. Последние были представлены широким кругом дисциплин. Изучались языки, история с основами международного права, славистика, государственное право, геология, высшая геодезия, астрономия, сферическая геометрия. В общем, учебный план первых двух лет был чрезвычайно перегружен, по заключению А. И. Деникина, едва посильный «для обыкновенных способностей человека». Не менее тяжким был и третий год обучения. На нем сосредотачивалась вся тяжесть самостоятельной работы по военным паукам. Слушатель представлял и защищал три отчетных сочинения, претенциозно называвшихся диссертациями.
В стенах академии царила строгая учебная дисциплина, какие-либо поблажки слушателям исключалась. Порой, однако, преподаватели грешили чрезмерным субъективизмом. Испытал это на себе и Деникин, что едва не обернулось для него жизненной катастрофой. На первом году обучения при сдаче экзамена по истории военного искусства (принимался комиссией, каждый член которой заслушивал ответ только по своему разделу, а потом выставлялась общая оценка) ему достался вопрос и о Ваграмском сражении во время австро-французской войны, произошедшем 5–6 июля 1809 года. Армия Наполеона (170 тысяч человек, при 584 орудиях) разбила тогда австрийскую армию эрцгерцога Карла (110 тысяч человек и 452 орудия), что вынудило побежденных заключить с Францией Шербрунский мирный договор.
Профессор Баскаков прервал ответ Деникина очень скоро: «Начните с положения сторон ровно в 12 часов». Отвечающий смысла этой реплики не понял. Вроде бы в тот час никакого перелома в сражении не намечалось… Дальнейшее изложение событий экзаменатор слушал с нарастающим раздражением и наконец бесстрастно-презрительно повторил: «Ровно в 12 часов». Потом, глядя поверх собеседника, добавил: «Быть может, вам еще час подумать нужно?» Деникин ответил: «Совершенно излишне, господин полковник».
Сообщавший итоговые оценки, выставленные экзаменаторами после длительного обсуждения, заключил: «Кроме того, комиссия имела суждения относительно поручиков Иванова и Деникина и решила обоим прибавить по полбалла. Таким образом, поручику Иванову поставлено 7, а поручику Деникину — 6 1/2».
Это была катастрофа, ибо для перевода на второй курс требовалось не менее 7 баллов. Покраснев, Деникин не удержался от дерзости, выдавив: «Покорнейше благодарю комиссию за щедрость». Охваченный отчаянием, он тем не менее нашел единственно спасающее решение: чего бы это ни стоило, добиться возвращения в бригаду и поступить в академию снова. Через три месяца он вторично сдавал приемные экзамены. По двум дисциплинам получил высшие баллы: математике (11 1/2) и сочинению (12). Это предопределило успех: по общему количеству баллов Деникин занял 14-е место, опередив 136 соперников. Снова потянулись академические годы.
Годы пребывания в Петербурге стали важнейшими в жизни А. И. Деникина. Вращение в ранее недоступных для него высоких сферах общества, контакты с представителями разных политических течений, достаточно глубокое знакомство со столичной интеллигенцией значительно расширили его общий кругозор, подтолкнули к осмыслению роли и места в жизни России главных социально-политических тенденций. С молодым задором взирал он на окружающий мир, смело окупался в него, подвергая анализу.
Важнейшим для Деникина событием явилось приобщение к высшему свету. Посещение Зимнего дворца дало возможность увидеть царя, его семью, приближенных, свиту высших сановников. Это было незабываемо! Первая встреча с венценосцем состоялась на открытии офицерского «Собрания гвардии, армии и флота», которому придавалось большое значение. В громадном зале — сам император Николай II, великие князья, высший генералитет, много рядовых офицеров.
Профессор Академии Генштаба полковник Золотарев произносит с кафедры речь об Александре III, основателе данного Собрания. Напоминание о заслугах Александра III, выдвинувшем лозунг «Россия для русских» и призывавшим к отказу от всех обязательств перед Гогенцоллернами, к расширению отношений с другими западными державами, вызвало, однако, среди германофильствующей сановной знати саркастические улыбки и глухой шепот неодобрения, сопровождавшийся двиганием стульев. Сам же государь, подойдя к докладчику, тепло поблагодарил за «беспристрастную и правдивую характеристику» деятельности его отца. Непочтительность сановников к покойному родителю Николая II покоробили самые искренние монархические чувства молодого и зоркого Деникина.
Глубокий след оставили в его сознании и балы в Зимнем дворце, проводившиеся для высшей родовой и служебной знати. Более доступными были первые балы, открывавшие сезон. На лих приглашалось до полутора тысяч гостей, в том числе офицеры столичного гарнизона и военных академий. Академии Генштаба выделялось двадцать приглашений. На провинциалов великолепие дворца производило особенно ошеломляющее впечатление. Широко распахнутыми глазами смотрели они на невиданную по грандиозности и импозантности феерию бала, на блеск военных и гражданских мундиров, пышность дамских нарядов, на церемонность придворного ритуала. Удивлялись и тому, что ослепляющая обстановка не подавляла публику, не вызывала никакого стеснения. Неожиданностью стала и доступность Зимнего дворца. Охрана пропускала приглашенных, не глядя в их удостоверения. Совсем упрощенным был доступ в Зимний 26 ноября, в праздник святого Георгия, когда на молебен и к царскому завтраку приглашались все столичные кавалеры этого ордена.
Бал начинался с того, что придворные чины слаженно и быстро расчищали середину громадного зала, образуя широкий круг. Затем раздвигались портьеры, и из соседней гостиной под звуки полонеза выходили попарно государь и государыня, другие члены царской семьи. Они обходили живую стену круга, приветливо кивая собравшимся. По завершении начального церемониала царь с царицей садились в соседней открытой гостиной и беседовали с отдельными гостями; пары кружились внутри круга, а остальная публика согласно придворному этикету просто стояла в зале (стулья в нем отсутствовали). 26-го ноября торжества начинались с «Высочайшего выхода», к которому допускались все желающие офицеры. К этому моменту вдоль пути во дворцовую церковь выстраивались живые шпалеры. Между ними из внутренних покоев, наглядно демонстрируя боевую славу России, двигалась в церковь процессия ветеранов всех предшествующих войн, замыкавшаяся государем, государыней и вдовствующей императрицей (женой Александра III и матерью Николая II).
Деникина и его спутников, как писал он сам, не особенно-то интересовали танцы. Куда любопытнее было наблюдать за происходящим в гостиной, кто и как подходил к государю, и какое было при этом выражение лиц, как смотрела государыня и так далее. Известно — случайности тут исключены, каждая аудиенция песет в себе определенный смысл, входящий в большую политику, служит показателем прочности или, наоборот, ненадежности положения сановника. Вместе с тем проворные молодые гости в офицерских мундирах успевали отдать посильную дань и царскому шампанскому, переходя от одного «прохладительного» буфета к другому.