На этом фоне патриотически настроенная часть высшего офицерства начала сплачиваться вокруг популярного на тот момент генерала Корнилова, авторитета которого опасалось даже Временное правительство. Корнилов выступал за жёсткие меры по наведению порядка на фронте и дисциплины в тылу вплоть до введения военно-полевых судов и смертной казни. Жёсткими мерами удалось добиться относительной стабилизации на фронте. Вместе с этим генерал предъявил Временному правительству фактически ультиматум в виде собственной военной программы по преодолению анархии в тылу, чем вызвал восторг офицерских организаций, но подо зрение в бонапартизме со стороны либералов и левых партий и самого председателя правительства Александра Керенского, обвинившего генерала в попытке военного переворота.
Среди сторонников Корнилова был и генерал Деникин. После провала неподготовленного корниловского путча в сентябре 1917 года он в числе нескольких десятков заговорщиков оказался под арестом в Быховской тюрьме. Именно в Быхове и оформился костяк будущей Добровольческой армии, решившей и далее бороться за спасение государства. После большевистского Октябрьского переворота быховцы бежали из заключения на Дон, где атаман Каледин отказался подчиняться новым властям. Там, в Новочеркасске, на добровольной основе началось формирование армии, противостоящей большевикам и надеявшейся на поддержку казачества. Во главе Добрармии встали генералы Корнилов и Алексеев. Деникин взял на себя военные функции.
Конец и новое начало
Гибель Лавра Корнилова означала для Добровольческой армии конец Ледяного похода – конечная его цель, столица Кубани, оказалась недостижимой. В апреле 1918 года она выбрала «красный цвет» и перекрашиваться не пожелала. Слишком сильны оказались самостийные иллюзии и большевистская агитация.
Отступление от Екатеринодара для Добрармии оказалось ещё тяжелее, чем наступление на него. На всю артиллерию – 30 снарядов, патронов почти нет. Деморализация полная. Большую часть обоза пришлось оставить, бесполезных орудий – тоже. В Елизаветинской были оставлены 64 тяжелораненых с врачом, сёстрами и деньгами (для подкупа большевиков). Судьба их вполне предсказуема – только 14 человек выжили, остальных растерзали. Далее в станицах оставляли «наудачу» по 100–200 раненых – кому как повезло. С собой везти их было бесполезно – ни бинтов, ни йода, ни медикаментов.
Деникин вспоминал о дне 2 апреля 1918 года: «Этот день останется в памяти первопоходников навсегда. В первый раз за три войны мне пришлось увидеть панику. Когда люди, прижатые к реке и потерявшие надежду на спасение, теряли всякий критерий реальной обстановки и находились во власти самых нелепых, самых фантастических слухов. Когда обнажались худшие инстинкты, эгоизм, недоверие и подозрительность – друг к другу, к начальству, одной части к другой. Главным образом в многолюдном населении обоза. В войсковых частях было лучше, но и там создалось очень нервное настроение».
Настроение совсем упало, пошли слухи один страшнее другого – якобы конница решила бросить пехоту и пробиваться сама, якобы в полках решили продать большевикам командиров, якобы матрос Баткин пытается договориться с красными. Полковник Тимановский скрытно придвинул к штабу офицерскую часть. На всякий случай.
Стали уходить поодиночке. Ушёл генерал-лейтенант Яков Гилленшмидт и пропал без вести.
Пришлось прорываться через железную дорогу, где добровольцев поджидали два бронепоезда. Обманули красных, перешли дорогу там, где их не ждали.
У станицы Медведовской генерал Марков припёр к стенке путевого обходчика и револьвером в ухо заставил его успокоить по телефону большевиков. В темноте они вроде ничего не почуяли, но, когда добровольцы выстрелами спугнули красных часовых, бронепоезд со станции тихо пошёл к переезду, где уже обосновался штаб армии. Наперерез бросился Марков. С криком: «Поезд, стой! Раздавишь, сукин сын! Разве не видишь, что свои?!» – он остановил паровоз. Когда машинист высунулся наружу, Марков швырнул ему в кабину ручную гранату. Снайпер Миончинский тут же влепил снаряд в паровоз, тот завалился набок, часть вагонов загорелась. Экипаж был перебит, белым достались 400 драгоценных снарядов и 100 тысяч патронов[2].
В последующие дни добровольцы петляли между железнодорожными ветками, подрывая пути и запутывая следы. В армию потекли кубанцы, пополняя ряды выбывших. В станицах встречали уже как старых знакомых.