А в начале ноября 1918 года пока ещё атаман Краснов, имея хотя бы относительно организованную вооружённую силу и надеясь стать главным деятелем Белой России (адмирал Колчак произвёл переворот в Омске лишь 18 ноября), готовился примерить сапог французский или английский. Но у Антанты было другое мнение. Его прогерманские эскапады не забылись, и делать ставку на Краснова ни в Париже, ни в Лондоне уже не желали.
Кубанский транзит
Во время «германского периода» истории Юга России командующий Добровольческой армией параллельно военным и политическим решал ряд важных для него личных и этических проблем. В первую очередь генерала Деникина волновала судьба супруги, оставленной в Ростове. Зная, какие повальные обыски, аресты и экзекуции были в городе среди «буржуев» и «кадетов», от большевиков можно было ожидать чего угодно. Но в непредсказуемом походе опасность вырастала многократно, и опасаться за судьбу супруги легче было пусть в далёком, но всё же мирном городе.
Чужие люди оказались лучше многих «своих» и не выдали красным тех, кто находится в их доме, а фамилия Ксении Чиж мало что говорила малограмотным красногвардейцам, белогвардейских газет не читавшим.
Когда отряд полковника Дроздовского последовательно выбил противника сначала из Ростова, а затем из Новочеркасска, Ксения перебралась в столицу казачества, которая казалась ей надёжнее пролетарского города на Дону. Вполне вероятно, что ей наскучили домогательства одного местного студента-армянина Донского университета, увлёкшегося ей настолько, что даже предложившего стать его женой.
Сняв скромную меблированную комнату в Новочеркасске, госпожа Чиж-Деникина скромно ожидала возвращения добровольцев, себя по-прежнему никак не афишируя.
Дождалась далёких от тыловой галантности офицеров-дроздовцев, которые, естественно, не опознали в юной «курсистке» супругу командующего, и поручик Борисов корректно попросил её сматывать удочки. Ибо перед очередным походом к генералу Деникину в Мечетинскую им было не до политеса и волокитства, а просто до хорошего и спокойного сна под человеческим кровом.
Сама Ксения так описала этот эпизод:
«– Как же это вы хотите выгонять из дома жену вашего командующего?
– Как так? – полюбопытствовал офицер.
– Да очень просто, потому что я жена генерала Деникина.
Последовал взрыв веселого смеха.
– Ну, барышня, если вы жена генерала Деникина, то я в таком случае – персидский шах! Пошутили, и довольно. А теперь поторапливайтесь, мы устали, не заставляйте нас ждать!»[56]
И молодой особе, жившей под именем Ксения Чиж, не без труда удалось наконец доказать, к большому смущению офицеров, что она действительно жена командующего Добровольческой армией. Только предъявив тщательно припрятанное свидетельство венчавшего их священника.
Но лишь через восемь дней её нашёл в Новочеркасске сбившийся с ног от поисков в Ростове специально посланный командующим генерал Кисляков. Он передал ей письмо от 13 мая: «Думаю, Тебе уже известны подробности нашего похода, или о них расскажет Кисляков. Моя душа полна Тобой. Я сейчас не могу и не хочу связно описывать события. Жив. Здоров. Бодр. Сознаю крайнюю сложность обстановки, но вижу просветы. Борьба – до конца. Все мои мысли, желания, мечты – к Тебе, любимая, к Тебе, моя желанная»[57].
С некоторых пор прописная «Т» в слове «тебе» стала для Деникина символом вдохновенной и нежной любви. Ужасы войны никак не повлияли и не очерствили безумную жажду человеческого тепла и душевной близости для боевого генерала.
Молодая семья воссоединилась, правда, всего на три недели. Дочь Марина (Деникин так надеялся, что будет сын Иван) должна была благодарить именно этот «медовый период» жизни своих родителей за свое появление на свет.
Тем не менее, если на семейном фронте было всё безоблачно, на служебном оставались проблемы взаимоотношений уже внутри высшего офицерства Добрармии, которые также ложились на плечи командующего.