Дроздовский писал в дневнике: «А в общем, страшная вещь гражданская война; какое озверение вносит в нравы, какою смертельною злобой и местью пропитывает сердца; жутки наши расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которое не чуждо многим из добровольцев. Сердце моё мучится, но разум требует жестокости. Надо понять этих людей, из них многие потеряли близких, родных, растерзанных чернью, семьи и жизнь которых разбиты, имущество уничтожено или разграблено и среди которых нет ни одного, не подвергавшегося издевательствам и оскорблению; надо всем царит теперь злоба и месть, и не пришло ещё время мира и прощения…»[15]
26 марта к бригаде присоединился шедший походом из Измаила отряд полковника Михаила Жебрака-Рустановича (встречается написание Жебрак-Русакевич) в составе 130 человек, главным образом из состава отдельной Балтийской морской дивизии. Он принёс с собой знамя дивизии – морской Андреевский флаг с синим крестом, который стал впоследствии знаменем Дроздовского полка.
Под Каховкой столкнулись сразу три силы – дроздовцы, красные и немцы. Германцы здраво рассудили, что с «отмороженным» русским офицерством, брестских переговоров не признающим, лучше не связываться. Спросили: кто такие и куда путь держат. Дроздовский ответил, что идут через Александровск на Москву бороться с большевиками. По отношению к Центральным державам сохраняют нейтралитет. Немцы успокоились. Предоставили русским самим лупить друг друга. Даже предложили свою помощь полковнику в пенсне и солдатской шинели. Тот вежливо отказался, попросил посторониться и штыковой атакой за десять минут вынес красных из Каховки. Поражённые германцы отдали «дроздам» все трофеи, которые обнаружили в городе. Майор Науман распорядился отдать все снаряды. Все не взяли, не на чем было везти, только 500 штук. Отсалютовали на прощание. Дальше шли почти рука об руку с врагами, с которыми воевали три года, – то дроздовцы впереди немцев и австрийцев, то наоборот.
Сначала это вызывало недоумение у самих добровольцев, которые полагали, что таким образом они прокладывают дорогу для врага, с которым так долго и кроваво сражались. Пришлось Дроздовскому пригласить всех старших офицеров к себе и разъяснить им, что он «ни в какие переговоры о совместных действиях с немцами не входил, а лишь потребовал пропустить отряд». Скрепя сердце согласились, ибо Брестский мир никто из них не признавал.
Разгоняли банды, возвращали награбленное, восстанавливали порядок, принимали добровольцев, отставшие отряды офицеров, юнкеров, кадетов, гимназистов. Раздавали оружие местной самообороне.
В непролазной грязи, где застревали броневики и автомобили, Дроздовский посадил пехоту на телеги и в «тележном» строю атаковал.
Под Акимовкой помогли местной милиции – разбили банду некоего Нестора Махно, уверявшего, что он красный, но называвшего себя «батькой». Выгнали его за самое Гуляйполе – вотчину «советского Пугачёва». С тех пор Нестор Иваныч люто ненавидел добровольцев, а более всего «дроздов» и в плен их не брал.
Под Мелитополем немецкие колонисты ждали Дроздовского, как избавителя. В начале апреля красногвардейцы появились у них и наложили на всю волость «контрибуцию» в 120 тысяч рублей. Однако «контрибуцию» отменил конный отряд «дроздов», разогнавший красную ватагу и снабдивший колонистов оружием для самообороны.
В Акимовке на станции встретили огнём эшелон красных. Пока те не опомнились, расстреляли паровоз и посекли из пулемётов пульмановские вагоны, где большевистское начальство устроило себе из награбленного склады продовольствия и амуниции. Сменили рванину на нормальную обувь и одежду.
В Мелитополе бригада узнала ужасную новость: под Екатеринодаром погиб генерал Корнилов, Добровольческая армия разбита и скитается уже где-то за Кубанью. Казалось, всё рухнуло. Цель, ради которой отважная тысяча больше месяца пробивалась на Дон, потеряла всякий смысл. Дроздовский приказал двигаться вперёд. «Будем же и впредь в грядущей борьбе смело ставить себе грядущие цели, стремиться к достижению их с железным упорством, предпочитая славную гибель позорному отказу от борьбы».
В Мелитополе мобилизовали сапожников и портных – оделись и обулись. Сформировали две команды мотоциклистов.
Дроздовский писал: «Странные отношения у нас с немцами: точно призванные союзники, содействие, строгая корректность, в столкновениях с украинцами – всегда на нашей стороне, безусловное уважение… С украинцами, напротив, отношения отврательные: приставанье снять погоны, боятся только драться – разнузданная банда, старающаяся задеть… Немцы – враги, но мы их уважаем, хотя и ненавидим… Украинцы – к ним одно презрение, как к ренегатам и разнузданным бандам»[16].