— Ну, рассказывай, как съездила? — спросил Дима.
Я начинаю ему рассказывать несуществующие подробности про Израиль. Он выслушал мой рассказ, не перебивая, а потом сказал:
— А теперь рассказывай правду, дорогая!
Пришлось рассказать правду.
Время от времени я все равно брыкалась и отстаивала свою независимость, но практически всегда потом жалела об этом. Хотела как лучше, а получалось как всегда. Все это, конечно, не значит, что я сама ни на что не способна и полностью завишу от Димы, но опыт научил меня в спорных вопросах принимать его точку зрения.
Для меня этот процесс был очень мучительным, поскольку в первом браке все было наоборот. Все решала я. Даже мои роли в жизни были несколько иными. На первом месте была Ира-адвокат, потом уже мать и жена. Теперь все изменилось. Мои адвокатские амбиции сильно сдвинулись в общей системе ценностей, уступив место другим приоритетам.
Жестокий урок
У Димы есть довольно своеобразные методы обучения. Он всегда найдет способ преподать запоминающийся урок, если ты упорно продолжаешь поступать по-своему.
Я по натуре сова, могу, если надо, работать ночь напролет, но вот утром… Если я встану в восемь — день пропал. А к Диме в «Кресты» нужно было приезжать рано. Час уходил на то, чтобы встать, собраться, накраситься. Еще час отнимала дорога. В тюрьму сразу не пускали, нужно было отстоять очередь. Иногда, в зависимости от количества следователей и адвокатов, на это уходило до двух часов.
Кабинетов всего 32, приходилось ждать свободного. Двое выходили, запускали следующих. Но мне нередко приходилось пропускать свою очередь, так как нам постоянно выделяли только следственный кабинет № 5, и если он был занят, я вынуждена была ждать. Другие адвокаты проходили в порядке очереди, а я уныло ждала, пока освободится наш персональный номер. Конечно, это наводило на некоторые мысли. Дима считал, что кабинет № 5 был лучше других приспособлен для прослушивания и наблюдения.
Все вместе приводило к тому, что я регулярно опаздывала. Диме это надоело.
— Если завтра опоздаешь, — сказал он, — смотри. Я вырежу у себя на руке столько сантиметров кожи, сколько часов ты заставишь себя ждать.
— Хорошо, — ответила я, не веря в серьезность угрозы.
Дело, конечно, не в том, что я люблю долго спать. Просто мне приходилось жить в крайне напряженном ритме. Было очень много работы, я переписывала и перепечатывала огромное количество страниц. Из тюрьмы я выходила в восемь вечера и лишь к девяти добиралась домой. А у меня ещё был муж, с которым как-то надо было общаться, меня ждал ребенок с несделанными уроками. Помимо Димы у меня были другие клиенты, с которыми надо было поддерживать отношения, обсуждать какие-то деловые вопросы хотя бы по телефону. Хотелось и телевизор посмотреть. В общем, ночью я садилась за компьютер, а спать ложилась уже на рассвете: то в четыре, то в пять, а то и в шесть.
Это был такой хронический недосып, что в тюрьме меня охватывало непреодолимое желание спать. Я просто падала с ног от постоянной усталости. Дима укладывал меня на лавку, накрывал пальто, и я проваливалась в глубокий сон. Эти два-три часа он никого не пускал в кабинет, а если кто-то заглядывал, Дима тихо говорил: «Ира спит».
После того предупреждения, которое мне сделал Дима, я все-таки опоздала. Приводят Диму, он бледен как смерть.
— Что случилось? — спрашиваю, начисто забыв про вчерашнее.
В ответ он молча поднимает рукав. Рука забинтована какой-то тряпкой. Я размотала эту повязку и увидела жуткую картину: рука была разрезана ножницами.
— Я же вчера тебе обещал, что сделаю это, если ты опоздаешь. Ты опоздала, — сказал Дима.
Пришлось бежать в аптеку, останавливать кровотечение — разрез был очень глубокий — и потом каждый день, в течение двух месяцев, делать перевязки. О том, чтобы сообщить тюремному врачу, не могло быть и речи. Диму отправили бы в карцер.
Надо ли говорить, что то опоздание было последним. Урок я запомнила на всю жизнь. На память об этой истории остался шрам.
Операция
В середине января Дима отправил меня в Израиль, чтобы я там сделала себе пластическую операцию по увеличению груди. Я носила второй размер бюстгальтера, это меня вполне устраивало, и никаких комплексов я не испытывала. Но Диме хотелось, чтобы моя грудь «подросла» на один номер. Вопрос делать или не делать операцию даже не обсуждался.
Операция прошла удачно. В каждую грудь ввели по 300 граммов какого-то нового состава, который постепенно перерождается в естественную ткань. Меня предупредили, что грудь будет болеть ровно полгода. Так и вышло. Когда прошло шесть месяцев и один день, боль ушла навсегда.
Но если бы я только знала, какую сильную боль мне придется испытывать, я бы, наверное, не пошла на это. Даже ради Димы. Сама операция была, естественно, под наркозом, поэтому неприятных ощущений почти не было, но зато в течение первых двух недель я просто руки не могла поднять. Одеться, наклониться, помыться — все было проблемой. Сразу после операции я носила специальный лифчик, потом можно было пользоваться нормальным бельем.
Проблема была ещё в том, что врачи запретили мне поднимать тяжести хотя бы два месяца, а мне пришлось буквально через пять дней после операции тащиться с чемоданами в аэропорт. Перелет в Петербург тоже прошел довольно тяжело.
Когда мы, наконец, приземлились в аэропорту, меня встретил адвокат. Одного взгляда на его расстроенное лицо было достаточно, чтобы понять: что-то произошло.
— Что случилось?
— Диму отправили в Нижний Тагил…
Мы-то рассчитывали, что Дима будет отбывать наказание под Москвой, в колонии общего режима, которая расположена в поселке Крюково, недалеко от аэропорта Шереметьево. У нас было направление именно туда. Крюковская колония была «предпочтительней» и потому, что это почти Москва, и потому, что там есть условия для содержания адвокатов. Я планировала быть рядом с Димой, а в выходные выбираться домой, чтобы повидаться с сыном и с родными. Так что Нижний Тагил разом перечеркнул все планы.
Пять женихов
В сентябре 1997 года получилось так, что мне одновременно было сделано пять предложений руки и сердца. Почему-то все выбрали для этой цели именно сентябрь.
В сентябре Дима впервые предложил выйти за него замуж. Еще три жениха были из криминальной среды. А пятым по счету претендентом был Мати, высокопоставленный чиновник из Тель-Авива.
С ним мы познакомились в апреле того же года. Вышло так, что мы оказались в одной гостинице. Это была моя первая поездка в Израиль вместе с сыном. Впоследствии я ездила одна.
У нас куда больше барьеров между людьми, чем на Западе. Там люди запросто знакомятся друг с другом. Поэтому ничего экстраординарного в том, что он подошел ко мне в холле гостиницы и пригласил танцевать. На следующий день он не отходил от меня ни на шаг. Играл в волейбол с моим сыном, занимался с ним по три-четыре часа, пока я была на процедурах.
Мати влюбился в меня с первого взгляда. Он предложил мне сразу купить квартире в Израиле, чтобы я потихоньку привыкала к жизни в этой стране. Хотел купить мне машину. Но я от всего отказалась, так как знала, что замуж за него не выйду, а чувствовать себя обязанной мне не хотелось. Я не стала его обманывать. Рассказала, что была замужем и развелась, что у меня есть любимый человек.
Дима всегда говорил, что я могу делать все, что мне заблагорассудится, уверял, что он не ревнив. Но когда я честно рассказала историю с Мати, Дима все равно ревновал. Каждый раз, как я приезжала в Израиль, Мати встречал, провожал и всячески меня опекал. Не буду скрывать, ухаживал он очень красиво, и мне это нравилось.