Почибут встал. Попрощавшись с майором, вышел из шалаша. Осипов остался один. Он уселся за стол и, подперев голову руками, задумался об истекшем дне.
Готовясь вывести полк на поверку боевой готовности, он был уверен, что все будет в порядке. Однако получилось не так... События дня легли на сердце тяжелым камнем. Ко всему этому еще прибавилось письмо сестры, привезенное Полещуком. Сестра писала, что от его семьи нет никаких известий, что город, в котором они жили, занят фашистами.
Перед отъездом на фронт Осипову удалось забежать домой на несколько часов. Жена была взволнована предстоящей эвакуацией, возможностью бомбежки.
- Антон, - спросила она, - неужели к нам могут прийти фашисты?
Он почувствовал тревогу в ее голосе. Неопределенно пожал плечами и ничего не ответил.
- А не можешь ли ты попросить у командования отпуск? - осторожно начала она. - Хоть бы дней на пяток... Отвез бы нас к сестре... Неизвестно, когда тебе на фронт...
Его мгновенно охватило раздражение, которое он не захотел скрыть.
- Нет, я не могу взять отпуск, потому что завтра еду на фронт, сказал он торопливо и резко. - А ты уже испугалась?
- А почему бы мне и не бояться? Ты чего сердишься?..
- По-твоему, выходит, что фашисты могут подождать, пока майор Осипов отвезет выводок свой в Москву, а потом уже воевать поедет...
- Но ведь я-то не знала, что ты уже завтра...
Он понял, что обидел ее.
- Ну что ж, забирай ребят, садись в поезд и кати к Ольге в Тарасовку. Насчет билетов я позвоню коменданту...
- А вещи?
- Вещи? Здесь оставить.
- Как оставить? Нет, этого я не могу!
- Ты что же думаешь, тебе вагон подадут? Сейчас людей надо перевозить и снаряды.
- Фу... ты прав, Антоша! Я действительно с ума схожу...
Он взглянул на жену. Она тоже смотрела на него. В ее умных и строгих глазах он увидел скрытые слезы. Так стояла она, эта веселая украинка, красивая, гордая, примиренная и утихшая теперь... У него дрогнуло сердце. Он подошел к ней и сказал:
- Нет, ты все-таки чудная женщина!
- Как это: чудная или чудная - ты хочешь сказать? - через силу улыбаясь, спросила она.
- Замечательная жена, я хотел сказать, - ответил он гордо и даже несколько восторженно. Вдруг он услышал шорох и повернул голову к двери. Дверь медленно и бесшумно открывалась. Варька, дочка, скользнула в комнату. Прикрывая дверь, она всегда слегка толкает ее задом, это у нее получается непроизвольно и очень потешно. Ей уже девятый год.
По взволнованным лицам родителей она поняла, что произошло что-то важное. Обидчиво скривив губы, пропела:
- Дочь забыли, да-а?
- Озорница и шишига! - сказал отец, улыбаясь, и пошел к ней навстречу.
- Очень хорошо вам тут одним, очень, да? - говорила Варька. Прыгнула, повисла у отца на шее. - У-у-у, папастый, майор колючий... Папа, почему ты на войну не уезжаешь? У всех, у всех уходят, прямо ужасно...
- А что ужасно-то?
- Война. Там же убивают...
- Ну, положим, не всех убивают...
- Зачем ты это говоришь? - вмешивается мать. - Тебе об этом вовсе и не нужно говорить...
- А теперь все говорят про войну, - отвечает Варька. - Ой, какая ты, мама! Интересно, потому что... Вот наш город скоро бомбить будут. А я ни капельки не боюсь. Вот Витька боится, он даже автомобилев боится...
- Автомобилей, - поправляет мать.
- А почему Витьку не привезли? - спрашивает Осипов тревожно. Значит, я его не увижу?
Он остро чувствует: дома кого-то не хватает. Некому сказать: "Папа, давай побьемся - яс, яс!" Витьке четыре года - самый забавный возраст.
- Да я ведь не думала, что ты так скоро... Решила: пусть поживет у бабушки. Тут сутолока такая, - точно оправдываясь, говорит мать.
- Слушай, Варька, давай патефон заведем, а мать бутылку вина поставит - и кутнем.
- Вот здорово! - Варька, надув губы, кричит: - Кутне-е-е-ем!
- И правда, - подхватывает мать, - я тоже выпью. Да ведь мне вас обедом надо кормить. Все в голове перепуталось. Девять часов, а про обед забыла...
Обедали, ужинали - все вместе. Чокались, смеялись. Забывали вовремя остановить патефон, и он трещал, шипел, точно сердился на невнимательных хозяев.
Превеселый был последний вечер. Варьку насилу спать отослали.
Остались вдвоем, решили: детей немедленно вывезти под Москву. Это было 27 июня 1941 года... С тех пор майор Осипов не получил из дому ни одного письма. Что случилось?..
Осипов встал, прошелся по шалашу. Накинул на плечи бурку, снова присел за стол. Открыл портсигар. В эту ночь он долго сидел с папиросой в руках, даже забыв закурить ее...
ГЛАВА 10
Несколько дней назад Доватор послал в инспекцию конницы письмо, на которое с нетерпением ждал ответа. Побывав на узле связи, Доватор решил навестить Гордиенкова. Он вышел на улицу, прошел через картофельное поле, обогнул кусты около речушки и направился к лесу. В конце деревни, на большаке, стояла легковая машина, а рядом с ней - командир в бурке. По кубанке Доватор издали узнал подполковника Холостякова.
Когда машина скрылась за пригорком, Холостяков подошел к Доватору. Оказалось, приезжал генерал-майор, начальник штаба армии, с которым Доватор был хорошо знаком. Лев Михайлович удивился, что генерал не заехал к нему.
В душе накипала досада. Доватор искоса взглянул на Холостякова, и ему показалось, что у того оскорбительно веселый вид.
- Я считаю необходимым уведомить вас, что передал генералу рапорт. Холостяков, скрипнув под буркой ремнями, достал из кармана платок, вытер лицо и продолжал: - Мне бы хотелось...
- Мне бы вот сейчас хотелось оперу послушать - "Евгения Онегина", перебил Доватор.
- Почему вы меня не откомандируете? - спросил Холостяков.
Этот разговор он заводил уже не в первый раз. По приказанию свыше Холостяков оставался в распоряжении Доватора, но должности тот ему не давал. На все командирские совещания Доватор приглашал Холостякова персональным распоряжением. Холостяков нервничал, волновался. Случайная встреча с генералом тоже не была утешительной.
- Почему вы не сработались с Доватором? - принимая рапорт, спросил генерал.
- У него характер невозможный.
- Конкретней.
- Молод и горяч, стремление к партизанщине. Вчерашний политрук, не нюхавший пороха, вообразивший себя Суворовым. Дьявольское честолюбие, дьявольская энергия, никакого опыта и в смысле теории - полный туман. Я не трус, вы меня по Финляндии знаете, я готов на любой осмысленный риск, но лезть в петлю так, за здорово живешь - слуга покорный!
- Такие вопросы не решаются на большаке, - сухо отрезал генерал и поднял руку к фуражке. Потом, тронув за плечо шофера, добавил: - Посмотрим ваш рапорт...
- Зачем мне вас откомандировывать? - проговорил Доватор, усилием воли подавляя закипавший гнев. - Рапорт подали - ждите!
Доватор круто повернулся и пошел назад, в деревню.
"Бежать хочешь, рейда боишься! - хотелось крикнуть ему. - А щегольскую кубанку носишь, укрываешь под буркой трусливую душу!.. Все равно потащу тебя в тыл, заставлю поверить, что русский человек ничего не боится на свете... Что он говорил генералу - вот что хотелось бы знать, что написал в рапорте?.. Нажаловался? Ну, черт с ним!"
Придя в квартиру, тотчас же взялся за трубку полевого телефона.
- "Орел"? Соедини с "Оршей"... "Орша"? Как чувствует себя лейтенант Гордиенков? Поправляется? Ну, добре! - Положил трубку, прошелся из угла в угол. Опять за телефон. - Карпенков? Есть что-нибудь новое? Почта пришла? Нет? - Бросил трубку да так и остался сидеть неподвижно. Над бровями сошлись резкие морщины. "Генерал не заехал. Сколько же еще сидеть сложа руки?"