Увлекшись игрой, Алешка и не заметил, как подъехали красноармейцы.
- Да ты, оказывается, музыкант!
Алешка обернулся. Верхом на белогубом коне сидел знакомый кавалерист. Спрыгнув с коня и бросив Алешке поводья, он сказал:
- Толково выводишь!..
Смуглое Алешкино лицо, усыпанное, точно маком, веснушками, расплылось в улыбке. Мальчик сунул дудку под ошкур истрепанных штанишек, сначала подтянул их, а потом быстро сбросил. Он уже забыл похвалу красноармейца перед ним был белогубый конь с глубоко посаженными глазами.
- Хочешь до казармы проехать? - спросил красноармеец, когда выкупали лошадей.
Если бы он спросил: "Хочешь на тот свет поехать?", мальчик согласился бы и глазом не моргнул.
Алешка ехал верхом по улицам города, и ему казалось, что все прохожие смотрят на него с восхищением, дивясь его гордой и уверенной посадке.
У ворот конюшни, когда все слезли с коней, Алешка увидел командира, затянутого в желтые ремни, с шашкой и револьвером на боку.
- Этот самый? - кивнув в сторону Алешки, спросил командир.
Красноармеец хитро улыбнулся и ответил:
- Да, тот самый...
Алешка мгновенно понял, что попал в ловушку. Значит, его тут поджидают, - наверное, сейчас появится мать или черноусый... Бежать, ни минуты не медля! Но, оглянувшись, увидел, что бежать некуда. Конюшня обнесена высоким забором, а в воротах стоит часовой с ружьем в руках. Командир подошел к Алешке, взял его за плечи. Алешка хотел вывернуться, но рука командира была сильная и тяжелая. Серые глаза его, спрятанные под густыми бровями, смотрели весело и смело. Алешка дрогнул под пристальным взглядом этих глаз.
- Ну, черномазый, как тебя зовут? - спросил командир.
- Лешкой...
- Чего испугался? Хрипишь, как молодой петух... "Лешкой"! - Командир так похоже и смешно передразнил его, что стоявшие рядом красноармейцы дружно засмеялись. - Держи голову выше! Не бойся!
- Я не боюсь! - ответил Алешка.
- Вот и отлично! А что смеются - не обращай внимания. Кавалеристы народ смешливый. Значит, зовут тебя Лешкой? А меня Левкой. Выходит, мы с тобой почти что тезки. Это у тебя что такое?
Командир показал на курай. В его голосе была ласка, подкупающая сердечная искренность, которую дети безошибочно угадывают. Командир, присев на корточки, с любопытством рассматривал Алешкин "инструмент". Потрогал пальцем ровно обрезанный кончик дудки и тихо, с серьезностью в голосе спросил:
- Играешь?
- Ага, - ответил Алешка.
- А веселую умеешь, чтобы трепака можно было ударить?
- Он, товарищ командир, на этой дудке ловко выкомаривает, проговорил красноармеец, купавший с Алешкой лошадей.
Ободренный похвалой своего друга и откровенно веселой улыбкой командира, Алешка торопливо продул дудку и сунул ее за щеку.
Мальчик заиграл негромко, но отчетливо и азартно "Ах вы, сени, мои сени...".
Расправив широкие плечи, командир уперся правой рукой в пояс, левой перехватил шашку, протяжно и звонко крикнул: "Шире круг, хлопцы!" - гордо встряхнул головой и, притопывая ногой в такт музыке, в напряженном ожидании вслушивался в звуки курая.
Образовался круг. Командир, пятясь, прошелся на каблуках - точно прокатился на колечках серебряных шпор. Ударил в ладоши, притопнул ногой и, остановившись, крикнул:
- А ну, выходи!
Первым вышел в круг конник, купавший с Алешкой лошадь. Вывернув подошвы, он ухарски раздробил замысловатую чечетку, а потом, выкидывая пружинистые ноги, прошел вприсядку два круга. Стоявший рядом с командиром чернобровый парень нетерпеливо притопывал ногой. На его широком молодом лице вспыхивала озорная улыбка.
Командир толкнул его в бок локтем. Сдвинув брови, задорно зашептал:
- Ящуков, Ящуков! Поддержи!
- Пошел, Ящуков!
- Давай! Давай, Ящуков! - кричали со всех сторон.
Ящуков только того и ждал. Он прямо с места пошел маленькими шажками, постукивая подошвами, помахивая платочком. Выплыл на середину круга, шаловливо улыбаясь, поджал ногу, двумя пальцами левой руки кокетливо приподнял воображаемую юбку, потом, игриво встряхнув грудью, под взрыв хохота мелкой трусцой прошелся по кругу. Не сбиваясь с такта, изобразил увлеченного игрой гармониста, клевавшего носом подгулявшего старичка...
Плясали долго, с увлечением.
- Добре, вот добре! - приговаривал, улыбаясь, командир. Но вот он хлопнул в ладоши. - Хватит, хлопцы, музыканта измучили!..
Алешка перестал играть. Плясуны с раскрасневшимися лицами отошли в сторонку.
- Ты настоящий музыкант! Молодчина! - Командир, поглаживая загорелой рукой спутанные Алешкины волосы, взглянул на красноармейцев.
- Может, примем его в конницу, а? Отца у него нет.
Видно, красноармеец успел рассказать об Алешкином житье-бытье.
- Принять! Принять! - дружным хором ответили конники.
- Зачислить его в музыкантскую команду! - предложил кто-то.
- Вот и я так думаю, - согласился командир.
Алешка ошеломленно моргал глазами.
- Ты коней, значит, очень любишь? - наклонившись к Алешке, спросил командир.
Алешка растерянно и грустно улыбнулся.
- В кавалерию пойдешь служить? Музыкантом будешь?
- Пойду, - чуть слышно прошептал Алешка и, с тревогой взглянув на командира, спросил: - А вы не нарошно, дядя?
- Вот тебе и раз! Как это "нарошно"? Дадим тебе коня, белого как снег! Трубу настоящую! Пойдем к комиссару и все уладим! А меня зовут не "дядя". Я - Лев Михайлович, фамилия моя - Доватор. Понял?
Спустя год, на первомайском параде, верхом на красивом коне каурой масти, Алеша ехал под знаменем кавалерийского полка. На ярко блестевшей в лучах солнца фанфаре пламенел малиновый вымпел. На голове у мальчика была красная фуражка с белым околышем.
В равномерной поступи конницы, в ритме торжественного марша Алеша плыл, как на крыльях, в недосягаемую высь. Вместе с ним в прозрачной синеве майского неба плыла, летела могучая песня...
...И с первых дней Отечественной войны летела песня за боевым стягом дивизии...
ГЛАВА 1
В раскрытые окна штаба кавгруппы скользнули солнечные лучи. На выбеленных стенах колхозной конторы, где помещался штаб, заиграл зайчик. Вот он задержался на алеющей макушке кубанки сидевшего за столом подполковника, потом скользнул по зеленым пятнам боевой карты, перепрыгнул на лицо. Подполковник Холостяков прищурился и сморщил широкий, с поперечным рубцом нос.
От опушки леса, через белесое поле перезревшего овса, ветер доносил песню!
Собирались казаченьки, собирались на заре...
Подполковник встал, поправил скрипнувшие на плечах полевые ремни, подошел к окну.
По улице двигался эскадрон, сутки находившийся в сторожевой заставе. Кони вскидывали головами, позванивали кольцами уздечек и перекатывали челюстями надоевшие трензеля. Предчувствуя отдых, они требовали повода.
Лица кавалеристов казались Холостякову напряженными и мужественно суровыми. Он долго смотрел на запыленные лошадиные крупы, на клинки, привьюченные у передних лук и поблескивающие медными головками эфесов.
Послышалась протяжная команда: "Повод!" - и эскадрон перешел на малую рысь.
Спустя немного времени мимо окон штаба на статной бурой масти ахалтекинке проехал майор. Заметив подполковника, он поднес руку к кубанке, ловким движением корпуса, присущим только истому кавалеристу, повернул лошадь к воротам и так же ловко на ходу выпрыгнул из седла. Оставив повод на передней луке седла, он любовно похлопал кобылицу по крутому, словно выточенному крупу, почесал ей левую паховину, ослабил подпругу, легонько толкнул ее плечом и, улыбнувшись, что-то шепнул ей в ухо. Красавица кобылица, искоса взглянув на хозяина, жевнула трензеля, мотнула головой и, круто повернувшись, покачиваясь на сухих тонких ногах, пружинистым шагом пошла навстречу подъехавшему коноводу. Майор гордо закинул назад голову и, попыхивая папироской и блаженно улыбаясь, смотрел ей вслед. Лошадь эту майор недавно выменял в стрелковой части.