- Да вы не беспокоились бы, Елена Васильевна. У меня там есть... смущенно проговорил Антон Петрович.
- А это мягкое, домашнее. - Русакова ловким движением одернула белый передник и принялась резать ножом тесто.
- Благодарю. Домашнее все хорошо. Но мы уже как-то отвыкли.
Обернувшись к Маше, Осипов спросил:
- На лыжах поедем кататься?
- Поедем, дядя Антон! - радостно отозвалась Маша. - И Петю захватим, да?
- И Петю захватим.
- Ой, как хорошо! - Маша весело притопнула ножкой.
- Ух ты, стрекоза! - Антон Петрович подхватил девочку на руки, подбросил ее до потолка. Осторожно поставив на пол, склонился и поцеловал в лоб. Маша, обвив его ручонками за шею, тоненько вскрикнула:
- Ой, какой холодный!..
Часов в одиннадцать Осипов с Абашкиным сели завтракать.
- Ты смотри: пирожки, пампушечки, творожнички... Будто бы и войны нет. Роскошь! - говорил Осипов, закусывая.
- Добро, добро, - похваливал Абашкин. - Понимаешь, люди-то как жили! Смотри, колхоз-то какой был. Не дают, черт побери, спокойно пожить. А ведь нашу страну можно пшеницей засыпать, яблоками завалить, арбузами.
- Наши богатства Гитлеру и нужны, - вставил Антон Петрович.
Вошла Русакова. В одной руке она несла тарелку с солидной стопой блинов, а в другой - миску сметаны.
- Да вы нас совсем избалуете, Елена Васильевна! - воскликнул Алексей Данилович Абашкин.
- Кушайте на здоровье! Сегодня еще телка зарежем. Деваться с ним некуда. Время такое... - Елена Васильевна не договорила и тотчас же вышла.
- Да, время действительно... - раздельно проговорил Абашкин и тут же, словно спохватившись, шутливо добавил: - Что-то уж больно хозяйка-то старается.
- Н-н-да, - неопределенно промолвил Антон Петрович, запихивая в рот пирожок.
- А ведь замечательная женщина, Антон Петрович! - Абашкин перестал есть и взглянул на Осипова. Тот по привычке, как всегда, когда ему приходилось решать какое-нибудь щекотливое дело, крякнул и, нервно насупившись, спросил:
- Что из того следует?
- А следует вот что: посматривает она на тебя, ну как это сказать... С восхищением посматривает, точно влюбленная...
- Ну уж это ты, брат, оставь.
- Не оставь, а истина. Да ты и сам-то малость неравнодушен к ней, только боишься признаться.
- Да ты что, на самом деле! - Осипов скомкал в руках салфетку.
- Ничего, друг мой, ничего! Ты только не кипятись, будь поспокойней и пойми: что плохого в том, если ты эту милую женщину всерьез полюбишь...
- Ты шутишь? Или считаешь меня за дурака! Да разве я могу! Нет, никак не могу...
- Не могу, не могу! Тогда садись вон к печке и сыпь себе на голову пепел... Только не притворяйся! Да это, брат, золото, а не женщина, если хочешь знать... Мне рассказывали, как она в колхозе хозяйство вела. А он одно свое - не могу да не могу. Ничего тут зазорного нет, если вас влечет друг к другу и если вы откровенно признаетесь в своих чувствах... Почему бы тебе не подумать об этом? - невозмутимо и настойчиво продолжал Абашкин, чем привел Осипова в полнейшее смятение. Если бы не вошел в этот момент начальник штаба полка майор Почибут, неизвестно, до чего бы они договорились.
- Есть удивительные новости, - присаживаясь к столу, проговорил майор. Всегда спокойное лицо его на этот раз торжествующе улыбалось.
- Новости? Выкладывай! - Осипов кинул на Почибута настороженный взгляд и нетерпеливо потянулся за папиросой. На душе у него было неспокойно и сумрачно.
- Сейчас звонил комдив и приказал... Угадайте, что он приказал? Почибут выжидающе посмотрел сначала на комиссара, потом на командира.
- Не тяните, начальник штаба! Мы ведь не чародеи, чтоб отгадывать ваши загадки, - сказал Абашкин, - говорите прямо.
- Командир дивизии приказал: выделить сводный эскадрон для участия в московском параде седьмого ноября. Подполковнику Осипову приготовиться командовать сводным полком.
Если бы майор сообщил, что на окраину деревни Сычи прорвались немецкие танки, Осипов не был бы так удивлен: на войне случаются самые неожиданные, невероятные вещи. Но это уж было слишком.
- На парад? В Москву? - выжидательно склонив голову набок, переспросил Осипов.
- Да! Форма обыкновенная, фронтовая, - подтвердил майор.
- Может быть, ты, начальник штаба, шутить изволишь? - заговорил Осипов.
- Какие там шутки! - майор пожал плечами.
- Нет, здесь не шутки! - сказал Абашкин, поднимаясь.
Осипов тоже вскочил из-за стола и взволнованно прошелся по комнате.
- Значит, надо вытаскивать людей из окопов. А вдруг немцы атакуют в праздник?
Антон Петрович вопросительно посмотрел на Абашкина. Оба они хорошо знали, что немцы будут наступать, но когда?
- К нам придет один батальон Панфиловской дивизии, - успокоил его Почибут.
- Ну, тогда все в порядке! Тебе, Антоша, просто везет!
- Будто бы? - Осипов хотел, но не мог скрыть острого чувства радости. Потирая руки, он ходил по горнице, не находя себе места. Потом вышел на кухню и послал Петю узнать, готова ли баня. Вернувшись в горницу, он застал комиссара и начальника штаба уже в дверях. Они собирались уходить.
- А когда выступать? - спросил Осипов у майора.
Почибут ответил, что на подготовку дано два дня.
- Добре, - кивнул Осипов удовлетворенно.
Почибут и Абашкин вышли.
- Елена Васильевна! - позвал Осипов.
Вошла Русакова.
- Вы меня звали, Антон Петрович?
- Я хотел поговорить с вами. Вы садитесь. - Осипов, заложив руки за спину, ходил из угла в угол. Лицо его было серьезным, даже строгим. Казалось, он решал сложную и ответственную задачу.
Сердце Елены Васильевны дрогнуло и заныло тревожной радостью. Ей показалось, что она поняла его без слов. Поняла своим женским чутьем и чистотой материнского сердца. Но это была ошибка.
- Вам надо уехать отсюда! - сказал вдруг Антон Петрович.
- Куда? Зачем? - спросила она чуть слышно.
- Не исключена возможность, что здесь начнутся сильные бои, - сказал Осипов. - Во что бы то ни стало надо отправить в тыл детей. По обстановке видно, что бои примут зимой затяжной характер, а с улучшением погоды начнется и бомбежка. Подвергать этому детей - преступление.
- Я бы давно уехала, но ведь никто не знал, что фронт так быстро приблизится к Москве. А теперь трудно выехать, все дороги забиты. Я никак не придумаю, как мне спасти дочь. - Русакова вдруг низко опустила голову и судорожно сжала руки.
- Если вы хотите, я вам могу помочь. Отвезете Петьку и Машу в Уфу, к моей сестре. Там у меня дочка. Ну и сами у нее останетесь. О билетах я похлопочу...
- Не знаю, как вас благодарить, Антон Петрович. - Елена Васильевна поднялась с места, наполненные слезами глаза смотрели доверчиво и ласково. Но Антон Петрович старался не замечать этого. На душе у него было совсем другое чувство.
Вошел коновод Федор Чугунов и доложил, что баня готова.
- А где Петя? - спросил Осипов.
- А он с ихней девочкой с горы на салазках катается.
- Добре, сейчас вместе пойдем. Комиссар уже там?
- Так точно. Он уже раздевается.
На краю села, под горкой, возле небольшой речушки, стояла баня. Маша с Петей, оседлав вдвоем салазки, хохоча и взвизгивая, катались вниз с горы.
Маша приветливо улыбнулась Осипову. Антон Петрович хотел было отослать детей домой, но жаль было нарушать их веселье. Кинув в ребят снежком, он вошел в баню.
Баня была вытоплена на славу.
- Ну и благодать! - Антон Петрович был в самом благодушном состоянии. Рьяно натирая мочалкой спину Абашкину, он говорил: - Понимаешь, Алеша, у людей бывает внешняя сторона жизни, которая, как коркой, покрывает настоящую жизнь.
- Понимаю, не все вещи таковы, какими они нам представляются. А ты не очень нажимай, а то шкуру сдерешь, - шутливо сказал Абашкин.
- А что, больно? Хорошо, буду осторожней. Ты прав, Алеша, прав. Я вот после четырех месяцев войны на все стал смотреть другими глазами. Жизнь во сто крат ценней стала. Видно, оттого, что на глазах гибнут тысячи жизней.